Очень храбрый человек - стр. 20
– Да, хотя Трейси занимается гончарным ремеслом.
– Гончарным? – переспросил Гамаш, не уверенный, что правильно услышал. – Из глины?
– Вот-вот. Изготовляет вещи, которые не нужны людям. Бесполезные. Как и он сам.
Карл Трейси – художник? А впрочем, почему бы и нет? Гамаш знал немало художников, в основном благодаря Кларе, и успел понять, что зачастую это не самые надежные и не самые благовоспитанные люди.
– Когда вас вызывали туда в последний раз? – спросил Гамаш.
– Две недели назад. И она опять отказалась от помощи.
– Зачем вызывать помощь, а потом от нее отказываться? – удивилась Клутье. – Какая-то бессмыслица.
– Она просто хотела прекратить побои, – объяснил Камерон. – Но не хотела, чтобы его задерживали. Наверное, понимала, что через несколько часов его выпустят и тогда ей не поздоровится.
Гамаш кивнул. В системе имелся ужасный изъян. Она должна была помогать подвергшимся насилию, а на деле подвергала их еще большей опасности. Еще худшему насилию.
– Там мы больше ничего не могли сделать, реально, – сказал Камерон.
– Реально?
– Сэр? – откликнулся Камерон.
– Вы сказали, что ничего не могли сделать… реально. – Гамаш выдержал паузу, чтобы его слова возымели действие. – Но кое-что вы все же сделали?
Камерон помедлил, прежде чем ответить:
– На прошлой неделе я встретил Карла в городе, отвел его в сторонку и предупредил.
– Что вы ему сказали? – спросил Гамаш.
– Я ему сказал вот что: я знаю, что он избивает жену, и если от нее поступит еще одна жалоба, то я выбью из него дурь.
– Что-что? – переспросил Гамаш.
А Клутье пробормотала:
– Отлично.
Гамаш встал и повернулся лицом к этому верзиле.
Маленький кабинет как будто стал еще меньше. Атмосфера накалилась.
– Ты не должен был так поступать, – сказала коммандер Флобер, поняв, что должна произнести какие-то слова, хотя в ее голосе не прозвучало упрека.
– А что тут плохого? – спросил Камерон, обращаясь к Гамашу. – Он должен был знать.
– Знать что? – спросил Гамаш. – Что копы с удостоверениями и оружием будут судьями и присяжными и сами будут выносить приговоры? Вы хотели, чтобы он знал, что избиение как наказание за избиение – это метод работы Квебекской полиции? Неужели вы хотели отказаться от всех нравственных основ общества?
Гамаш говорил четко и медленно. Тщательно подбирая слова и глотая те, что сами рвались наружу. Но его гнев отчетливо проявлялся в его абсолютном спокойствии. И в каждом строго контролируемом слове.
– Угроза насилия недопустима. Вы сотрудник Квебекской полиции, а не головорез. Вы задаете тон, создаете атмосферу. Вы ведете себя как образец, осознанно или бессознательно.
– Я действовал из опасений за уязвимую женщину, беременную женщину и ее нерожденного ребенка. А не за все население Квебека.
– Это одно и то же. Ни один гражданин не может чувствовать себя в безопасности в государстве, где полиция считает возможным избивать тех, кто ей не нравится. Берет закон в свои руки.
– А вы ничего такого не делали? – спросил Камерон.
– Агент Камерон! – осадила его коммандер Флобер.
Но было поздно. Слова прозвучали, красная черта была пересечена.
У Клутье отвисла челюсть, но она ничего не сказала, просто смотрела на двух мужчин, уставившихся друг на друга.
– Делал, – ответил Гамаш. – И заплатил за это. Знал, что придется платить. И знал, что по справедливости должен заплатить. Вы, кажется, считаете, что вы абсолютно вправе угрожать побоями. И даже приводить угрозу в исполнение. И думаете, что такие дела сойдут вам с рук.