Община Святого Георгия - стр. 36
Вера Игнатьевна отсалютовала зажатой между пальцами папироской.
– Могу ли я надеяться, что вы присоединитесь к нашему скромному семейному ужину?
Саша с удивлением уставился на отца. Будь он воспитан не строгим Василием Андреевичем, у него бы, пожалуй, челюсть отвалилась.
– О, да! Жрать охота просто зверски! – радостно откликнулась княгиня. – По-моему, последний раз я ела ещё в Москве.
Девчонка на столе шумно вздохнула.
– Смотри ты, живая!
Вера с неожиданной прытью вскочила на ноги и подошла к пациентке.
– Кхе-кхе! – раздалось громкое покашливание.
На пороге операционной стоял Василий Андреевич.
– Госпитальная карета изволила подъехать, сказали: по вызову ординатора Белозерского.
– Александр Николаевич, я попрошу вас не афишировать моё участие в инциденте! – Вера употребила слово «попрошу», но оно прозвучало приказом. Александр кивнул прежде, чем она окончила фразу.
Носилки из особняка выносили Александр Николаевич и Василий Андреевич. На козлах госпитальной кареты сидел Иван Ильич. Он непременно бы соскочил подсобить, но сейчас в этом не было нужды. Да и присутствие за главного Концевича его останавливало. Дмитрий Петрович вполне способен был указать извозчику его место. А Иван Ильич и без напоминаний своё место отменно знал.
Вокруг моментально образовались зеваки. Удивительная исконно русская традиция: появление концентрированной кучи из сочувствующих, любопытствующих и просто мимо проходящих. Раздавались возгласы:
– Буржуя убили!
– Роковая страсть! Купоросным маслом плеснули!
– А полиция где?!
– Где-где! Известно где! Дождёшься их оттудова!
Тем не менее слишком близко подойти опасались, и Александр Николаевич с Василием Андреевичем беспрепятственно устроили носилки в салоне кареты. Головной конец ловко принял Кравченко. Со всей возможной важностью Белозерский сообщил Концевичу:
– Baby Doe!
Ни один из молодых ординаторов не обратил внимания на то, как изменилось лицо Владимира Сергеевича, бросившего взгляд на дитя. Но он немедленно взял себя в руки.
– Неизвестный ребёнок? Мне передали: Белозерский на огнестрельное вызвал.
– Так пуля – дура, возраст не разбирает! – нарочито легкомысленно брякнул Белозерский.
– Диагноз? – тревожно и строго уточнил Кравченко, чем вызвал неудовольствие Концевича. Фельдшер поперёд врача вылез. И был прав. Врач первым делом поинтересуется именно этим.
– Диагноз? Ранение лёгочной аорты. Ушито.
– Камфору ввели?
– Да, конечно.
– Едем скорее, Дмитрий Петрович! – поторопил Кравченко.
Концевич уже забрался в салон и потому недовольно дёрнулся на очередное несоблюдение субординации фельдшером. Мало ли кто и кем был, в этой жизни имеет значение только то, что ты есть сейчас!
– Ушил?! Один?! У тебя в укладке саквояжа долото и ретрактор? – с язвительным сомнением поинтересовался Концевич.
– А… что такого? Пневмогемоторакс дренирован! Везти с особым вниманием и…
Кравченко закрыл двери, Иван Ильич мягко тронул, ибо уважал хворых, в особенности деток, страдающих из-за взрослых.
– Не мы, Клюква, рессора! Не мы и булыжник! Но мы с тобой, Клюква, мастерство! – ласково проговорил он лошадке. Та в ответ понимающе фыркнула и пошла аккуратно.
– Носилки тоже в саквояже были?! – удивился Концевич, только в карете сообразив, что госпитальные носилки так и остались притороченными.