Общее место - стр. 9

– Что они говорят? – спросил я. – Я пока ехал, тоже прикинул. Полгода уже не было проблемных клиентов. Все гладко проходило.

– Марк сказал, что ему это все еще нужно обмозговать, – вздохнула Лизка. – Сны там вспомнить пророческие за последнюю неделю. Шутил, короче. Как обычно. А ФСБ думает, что это профилактическое нападение. Что-то намечается, и нас решили выключить на время. Иначе говоря, серьезный повод для более чем серьезного беспокойства. Начали с тебя, как с самого опасного. Следуя логике, затем черед Вовки и Петьки. Ну и всех остальных.

– Спасибо, – хотел я прижать руку к груди, но не рискнул, скосив взгляд на стрелу. – Особенно за «самого опасного». Новая угроза для меня, теперь бы от гордыни уберечься. Но сейчас-то что делать? Ты можешь как-то меня избавить от этого?

– Выпей.

Она все еще держала снадобье перед моим лицом. Я взял в руки стакан.

– Это поможет?

От пойла пахло какими-то травами, спиртом и чем-то подтухшим.

– Это даст нам время, – объяснила Лизка. – А тебя слегка притормозит, чтобы ты не наделал глупостей.

Последние слова я услышал, допивая пойло, поэтому возмутиться не успел. У меня все поплыло перед глазами.

В себя я пришел уже дома. Голодный и, некоторым образом, злой. Лизка могла и предупредить, что она собирается сделать. С другой стороны, она же понятия не имеет, что со мной стряслось. Вдруг во мне какой-нибудь чужой? Ну, или еще какая пакость. Зараза, к примеру. В таком случае возникает вопрос, что изменилось за… последние несколько часов?

День клонился к вечеру. Я лежал на кровати, в окно светило весеннее закатное солнце, а из груди у меня уже не торчала стрела. Или я перестал ее различать. Ну, хоть так. А если она вроде занозы и теперь начнет воспаляться? Никаких ощущений вроде бы не прибавилось. Кроме голода и какой-то странной тоски… Я огляделся. По стенам стекали черные капли ссоры, смешанные с усталостью и обидой. Вошла мама. В комнате сразу стало светлей.

– Что, опять соседи наверху ругались? – спросил я и несколько раз хлопнул ресницами, чтобы сбить ненужную сейчас настройку на резкость.

– Не без этого, – махнула рукой мама. – Ничего нового. Какое мне дело до соседей, если мой тридцатилетний сын приходит домой в десятом часу утра после прогулки под руки с добрыми самаритянами в виде Вовки и Толика и не узнает собственную мать? Сейчас уже, кстати, шесть часов вечера. Да, ты был в полуобморочном состоянии, но мать ты должен узнавать даже на смертном одре!

– Типун тебе на язык, – фыркнул я.

– Типуном подавился, – парировала она. – Никаких неуместных параллелей. Вовка мне пару слов сказал, но теперь я хочу услышать от тебя – что случилось? И сразу же – твоя ненормальная работа не доведет тебя до добра!

– Мама! – я горестно вздохнул. – Моя ненормальная работа однажды была предложена мне тобой. Ну, ладно-ладно. Не заводись. Не тобой, а твоим коллегой. Некоторым образом, коллегой. Марком Захаровичем. Который Маркис.

– Я, конечно, не Вовка, литературу и русский язык не преподавала, – поджала губы мама, – но не Захаровичем, а Захариевичем. Потому что папеньку нашего Марка звали не Захаром, а Захарием. И Маркисом. Он не женщина, так что можешь склонять его сколько угодно.

– В таком случае, и не добрыми самаритянами, – хмыкнул я. – Если только одним добрым самаритянином. Толиком. Вовка-то уж точно мой единоверец. Не в иудейском смысле, конечно. В агностическом. Кстати, есть еще такой вариант – Захарьевич.