Обреченные выстоять. Мужские расказы - стр. 14
– Помогай… давай, Лёха! – крикнул он через плечо, пытаясь сдвинуть тяжелую чугунную крышку с гравировкой "1975".
Лёха, сложившись чуть ли не вдвое, присоединился к нему, и они на одном адреналине спихнули в сторону тяжелый люк, когда услышали у входа матерные выкрики и возбужденные возгласы:
– Вон они, братва! Там, в углу копошатся!
Лёха первым проскользнул в черное отверстие, и Семён услышал, как тот с грохотом приземлился на твердый пол. В угол, где он оставался еще на поверхности, с треском канонады посыпались камни и обломки предметов, валявшихся в изобилии на полу.
– Фу, вонь какая! – неслось со стороны нападавших.
Семён, прикрывая рукой голову, протиснулся в узкое отверстие, нашарил ногой ступеньку, опёрся о неё, и, скрючившись, из всей силы уперся спиной и затылком в наполовину сдвинутый в сторону чугунный диск. Тот поддался усилиям и сдвинулся назад в пазы, оставив Семёна в кромешной тьме. Откуда-то снизу раздался запоздалый крик Лёхи:
– Осторожно!!!
Нога Семёна соскользнула с выемки колодца, и он больно грохнулся на пол, подняв столб пыли, которую не видел, но почувствовал в носу и на потрескавшихся губах.
– Сенька, ты живой? – спросил его товарищ в темноту, а затем, пошарив в карманах, достал зажигалку и чиркнул ею, осветив пространство вокруг себя.
Алексей встал на ноги, потирая колено, поднес пламя зажигалки к свечке, которую вынул из другого кармана, и та зардела, отбрасывая плавающие тени на стены коллектора. Семен сидел, оторопело глядя на товарища. Лёха толкнул его легонько в плечо:
– Ты чего, придурок, головой что ли треснулся?
– Да, вроде. Задницей больше.
– Чего делать-то будем? Вон там проход какой-то есть.
Семён, наконец, вышел из оцепенения, встал и подошёл к отверстию в стене, сквозь которое можно было пройти, лишь слегка пригнув голову: оно было широкое и тёмное. Где-то в его недрах был слышен шум воды, и пахло сыростью.
Сверху послышались приглушенные голоса, явно раздосадованные их исчезновением, буквально, под землю. Лёха поднял голову вверх по направлению к беспорядочным шагам и истерическим выкрикам, доносившимся извне.
– Быдло, – прошептал он.
Его приятель усмехнулся, почесав щетину. Алексею это не совсем понравилось, и он уже громко повторил:
– Все они – быдло, если ты еще этого не понял. Без мыслей и без сомнений. А сожалеть начинают, только когда к их горлу острие стекла приставишь, и сожалеют только о том, что первыми тебя не придушили. А за что меня душить, или тебя, скажи! Потому что мы не живём в квартирах? Шаримся по помойкам?
– Мы воняем, – как-то неуклюже предложил свою версию Семён, осторожно вступая в темный проход тоннеля. Сверху суета уже была где-то вокруг люка.
– Собаки бездомные тоже воняют, – резонно заметил он. – А их жалеют.
Под ногами у них хлюпала жижа из пыли и конденсата.
– Тебе же бросают в шляпу мелочь – значит, тоже жалеют.
– Хрен там. Это они у Бога грехи отмаливают, сейчас же все в веру ударились, – не унимался Лёха.
– Глупости. Милостыню на улицах как раз и дают те, кому не жалко. А не жалко тому, кому и терять-то особо нечего. Сам не замечал разве?
– Замеча-ал, как же, – согласился Алексей. Он оперся о бетонную стену, покачнувшись: она была холодной и скользкой. Семён, ссутулившись, уверенно шлёпал вперёд, как будто по дороге на работу, куда ходил каждое утро последние пять лет кряду.