Обреченные и проклятые - стр. 27
В той книге речь шла как раз об одержимости, в итоговой сцене герой схватил одержимую бесом за руки и принялся звать по имени, надеясь вызвать из того темного места, где она оказалась. Сначала на него глядел лишь бес, но потом затерявшаяся во мраке девушка услышала зов, стала бороться за свою душу. В романе все закончилось хорошо, и я – как бы смешно это ни звучало! – решила повторить его опыт. Когда человек доведен до ручки, он еще и не на такое способен.
Призывы мои, как и следовало ожидать, упали в пустоту. Демона, может, и можно перекричать, заставить отпустить жертву, но если человек бесцельно блуждает в руинах собственного мозга, ничего уже не поделаешь.
– Квартиру мою хочешь отнять? – прошипела в ответ мама, и капельки слюны попали мне на щеку. – Выдра! Чертовка! Детей забрала, а теперь меня хочешь прогнать? – И дальше в том же духе.
Через десять дней стало ясно: или я кладу маму в клинику, или скоро тоже начну ходить по соседям, прятаться в шкафах и слать Алле Пугачевой письма с просьбой забрать меня из дому, потому что меня хотят отравить.
Доктор не удивился моему звонку. Выслушал сбивчивый рассказ о том, как развиваются события, и предложил приехать, осмотреть условия содержания. Так и сказал, как про собачий питомник или зоопарк.
Насмотревшись зарубежных фильмов, где психиатрические клиники напоминают санатории, я приготовилась и тут увидеть нечто подобное. Но самое лучшее, что мне предложили за мои деньги, – это двухместная палата и обтекаемая услуга под названием «индивидуальный уход».
– Может, и есть у нас где-то частные лечебницы для душевнобольных, но разве я смогу содержать маму там? Здесь-то сумму заломили, – жаловалась я Лене спустя некоторое время.
Лучшая подруга приехала с ночевкой, для поддержки, и в тот момент мы сидели на кухне. Уже выпили припасенное мною красное вино и взялись за Ленкин мартини. Я успела и порыдать, и поругать себя, а впереди были еще несколько сменяющих друг друга стадий самобичевания и горя.
Стоит ли удивляться, что на душе было погано. Чего ждать, когда запираешь в дурдоме собственную мать?
– Ты не могла больше ничего сделать. У тебя что, был другой выход? – твердила Лена. Она пыталась убедить меня в том, что я осталась порядочным человеком.
– Можно было сиделку нанять… – вяло возразила я, приготовившись услышать возражения, которые и сама прекрасно знала, потому что мы с Леной проговаривали их раз десять.
– А тебя самой надолго хватило бы? Сиделка что – пришла и ушла. Вечерами, в выходные, все время – ты попробовала уже! Да и профессор сказал, Елена Ивановна может стать агрессивной. Прирезала бы тебя. А там и уход, и лечение…
Все это я знала. Но при мысли о том, что мама осталась в приземистом здании с зарешеченными окнами, которое как будто врастало в землю под тяжестью человеческой скорби и боли, у меня все внутри переворачивалось.
Вправду ли не было иного выхода или же его не было для меня, для человека, который хочет любой ценой сохранить спокойную и благополучную жизнь? Может, я просто не желала видеть иных вариантов?
Начало февраля выдалось холодным. От мороза, казалось, звенели стекла в окнах, дети не ходили в детские сады и школы, а взрослые появлялись на работе с обмороженными щеками. Я отвезла маме полосатые шерстяные носки и толстую кофту, ее любимое пуховое одеяло и шаль. Медсестра с сахарной улыбкой взяла все это из моих рук, а в маминых глазах не вспыхнуло и крошечной искорки.