Обреченные и проклятые - стр. 23
– Слушай, Яша, по-моему, нашим уже пора вернуться.
Я выронила лопатку, которой переворачивала блины, и испачкала пол возле плиты. Уставилась на маму, не понимая, о чем это она, а мама, словно и не замечая моего потрясенного взгляда, невозмутимо продолжила, усевшись возле стола:
– Ты бы им позвонила, дочка! Новый год сегодня, а они все там. Какой юг в декабре? Море уже ледяное, ветер, Дашуля простудится.
– Мам, ты что, ничего не помнишь? – ляпнула я, не успев сообразить, что происходит.
– Все я помню, – нетерпеливо ответила мама. – Папа ждал их, ждал. Поехал забирать, а теперь и его не дозовешься. – Она нахмурилась: – Так ты позвонишь?
Я убрала сковороду с огня и села рядом с мамой. Поцеловала в мягкую, как тесто, щеку.
– Конечно, мамуль. Позавтракаем – и позвоню.
Во время завтрака она пришла в себя, и мы отправились на кладбище – ей так захотелось. А ближе к вечеру мама снова заговорила о том, что Жанне с семьей пора вернуться домой.
У нее теперь было два состояния: во время просветления она все вспоминала и принималась плакать, и тогда мои убогие потуги успокоить ее оканчивались полным провалом. Но чаще всего (а спустя недели две – постоянно) она пребывала в вымышленном мире. И тут уж орать от тоски и ужаса хотелось мне.
Все каникулы я ломала голову, что делать. Нужно будет устроить ей консультацию у психиатра – это ясно. Оставить маму одну в Ягодном в таком состоянии невозможно, об этом нечего и думать.
Я принялась убеждать ее, чтобы она пожила со мной в Казани. Возможно, это сумеречное состояние пройдет, если она сменит обстановку. Но мама ни в какую не соглашалась.
– Куда это я поеду из собственного дома? – протестовала она. И если находилась в помрачении, то непременно добавляла: – Наши вернутся – а тут никого? Отец расстроится.
Слушать, как мама говорит о них в настоящем времени, было невыносимо. Я думала, мы будем вместе ходить на могилы, вспоминать, плакать. Со временем острая боль притупится, превратится в тихую светлую грусть, и мама оправится – вот на что я надеялась. Тем более ей неизвестна истинная причина гибели Жанны и Даши. Но как идти на кладбище, как оплакивать, если муж, дочка и внучка в ее сознании живы?
Мама отказывалась ехать, а я не могла остаться, бросить работу и ухаживать за ней. Наверное, многие осудили бы меня: для любящей дочери выбор между матерью и карьерой очевиден. Но работа была моим способом выжить. Да что там, Журнал и был моя жизнь, и если у кого-то имеются другие жизненные маяки – семья, дети, то это счастливый человек. И потом, где брать деньги? Кредитная машина, ипотека, текущие расходы… Кто возьмется меня содержать?
Каникулы пролетели, и я решила жить в Ягодном и ездить отсюда на работу – иного выхода не видела. Однако вскоре стало ясно, что из этой затеи ничего не получится. В первый же день ближе к обеду мне позвонила соседка.
– Марьяша, приезжай скорее! – захлебываясь, кричала она в трубку. – Мать-то чего удумала!
Сердце у меня упало.
– Пошла к вашим, ну то есть к Жанночкиному дому, и давай их звать! Чего, мол, к нам с отцом не приходите? Из отпуска вернулись, а не приходите? Стучит, колотит в дверь и кричит.
– Где она сейчас? – проговорила я, соображая, что делать.
– Дома сейчас. Уложила ее. Ледяная вся – без шапки пошла, в тапочках домашних. Хорошо еще – пальто надела!