Обратный билет. Воспоминания о немецком летчике, бежавшем из плена - стр. 14

Не могу сказать, что в Кокфостерсе время для нас тянулось мучительно медленно. Каждый день нас выводили на свежий воздух и в течение часа мы делали зарядку. Вместо парка мы гуляли в «загонах» размером пятьдесят на тридцать футов, огороженных колючей проволокой. Мы не видели пленных из других «загонов», да, впрочем, мы и не испытывали большого желания общаться с ними. Мы были слишком недоверчивы, нам казалось, что лагерь просто кишит шпионами, которые только и ждут, чтобы вкрасться к нам в доверие.

Однажды в нашу комнату привели третьего пленного, молодого летчика. Поначалу мы держались настороженно и почти не разговаривали с ним. Точно так же вел себя и он. Позднее он признался нам, что принял нас за шпионов, чьей задачей было вызвать его на откровенный разговор. Нетрудно себе представить, что при таких обстоятельствах наши беседы трудно было назвать оживленными, и если где-то в нашей комнате действительно были спрятаны микрофоны, то те парни, чьей работой было прослушивать наши разговоры, должно быть, смертельно скучали.

В один прекрасный день меня вызвали на допрос. Это не имело ничего общего с допросами, которые проводили союзники Британии – русские и о которых мы были наслышаны от тех, кому посчастливилось вернуться домой живыми. Дружелюбный джентльмен, по виду морской офицер, повел меня в парк, где мы целый час беседовали, прогуливаясь по аллеям. Из его вопросов было ясно, что он прекрасно информирован обо мне и моих товарищах. Он хотел знать, получил ли Кречмер (мой старый приятель) субмарину и что поделывает Беренс (другой мой товарищ). В ходе нашей беседы этот достойный джентльмен так и не получил желаемой информации, но его это, казалось, ничуть не расстроило. Мы пожали друг другу руки и на этой приятной ноте расстались. Больше я его никогда не видел. Это был единственный допрос – если, конечно, можно его так назвать – за все время моего пребывания в Кокфостерсе.

Я слышал, что некоторых из пленных офицеров британцы приглашали выпить и сыграть в бридж. Уж не знаю, то ли британцы считали этих немецких офицеров особенно приятными собеседниками, то ли надеялись узнать от них что-то, но в любом случае ни с Энгелем, ни со мной такого не случалось.

1 декабря нам велели купить себе по картонной коробке, что мы и сделали. На следующий день мы сложили в эти коробки все наши пожитки и вышли на плац, где нас уже ждал армейский грузовик. В кузове кроме нас с Гансом сидели еще десять незнакомых нам офицеров. После двухчасового путешествия мы подъехали к полуразрушенному дому вблизи Гайд-парка. Нас уложили спать на дощатых нарах на верхнем этаже. В окна светила яркая луна, и я помню, как, кутаясь в одеяло, подумал, что это очень подходящая ночь для воздушного налета. Я оказался прав! Сначала завыли сирены. Когда они умолкли, наступила абсолютная тишина. Затем в отдалении мы услышали слабый гул моторов бомбардировщиков. Через некоторое время они уже были над нашей головой и принялись сбрасывать зажигательные бомбы. Мы все время ожидали, что на нас вот-вот посыплются настоящие бомбы, но этого, к счастью, не случилось, и вскоре снова воцарилась тишина.

Вот вам, пожалуйста, ирония судьбы: наши же товарищи из люфтваффе сбрасывали на нас свои бомбы. Может быть, в этом и была какая-то высшая справедливость, но никто из нас не испытывал большого желания погибнуть от немецких бомб.