Обращение Апостола Муравьёва - стр. 17
– Почему?
– Что почему? Почему соблазнил? Почему бабу? Почему Адама? – Апостол едва сдерживал раздражение, игра, едва начавшись, надоела.
– Нет-нет, почему кушать-то запретил?
– Это его дело. Какая разница. Не помню.
– А что? Верно. Запрет есть запрет, так? Ведь если положенец запретит мужику на зоне что-либо делать, или запретит не делать, тот ведь его послушает, не рассуждая?
– Ясное дело, если не совсем конченный, но таких здесь хватает, – усмехнувшись, ответил Апостол.
– Значит, Марат Игоревич, будем считать, что сегодня вы не выполнили задания. Утешать вас не стану, – последние слова, несмотря на шутливый тон, вышли отчуждёнными, – снова попрошу: прочтите книгу Бытия внимательно, – отец Серафим порывисто встал, подошёл к двери, позвал Егорыча.
Как и в прошлый раз, охранник словно подслушивал – скорее всего, так и было – и вмиг отворил. Священник ушёл, но Апостола долго грызло недовольство собою. Таких отповедей давно не приходилось выслушивать. Марат раскрыл книгу. «В начале Бог сотворил…, и стал свет…». То, что миллиарды людей во всём мире продолжают верить притчам, казалось неестественным. «День первый… И стало так… День второй…». Сколько бреда втиснуто в несколько страниц. Неужели никто не замечает бесконечные противоречия и неточности? Сперва, вроде, уж сотворил человека, животных, растения, а потом, дальше, всё заново. Патлатый мозги пудрит. Хитрый змей обманул Еву, а она не осталась в долгу – соблазнила Адама… Слова казались просты, действия персонажей естественны, и размышлять не над чем. Но Апостол не мог отделаться от неясного ощущения – кожей чувствовал – есть подвох, заковыка, замурованный наглухо сокровенный смысл. Наверное, впервые в жизни он не сумел с лёту докопаться до сути.
Чем больше читал, тем отчаяннее терял уверенность. Острый ум всегда подсказывал ему выход из ситуации, но сейчас по-предательски бездействовал. Апостол усмехнулся, вспомнив уроки литературы в техникуме. Из обязательной программы он не прочёл ни единого произведения, умудряясь получать высшие оценки, чем приводил Семёна Захаровича в сумеречное расположение духа. Патент простой, как перекладина, вокруг которой Марат моторно накручивал «солнце». Несколько страниц литературной критики перед уроком, и живой ум воспроизводил непрочитанное действо. Марат умел обсуждать героев «Молодой Гвардии» так, словно жил рядом с ними в описываемые Фадеевым времена. Марат с душевным надрывом рассказывал о героях Краснодона. Как не поставить старательному студенту высший бал! Учитывая, что ему благоволит директор. Преподавателю русского языка и литературы Семёну Захаровичу Гроссу приходилось мириться с явным подлогом.
– Что чувствовал Тюленин после казни полицая Фомина? – спрашивал, мягко постукивая пальцами о стол Гросс.
– Он, Семён Захарович, испытывал противоречивые чувства. Очень смешанные, сумбурные, я бы сказал, чувства. Сергей Тюленин одновременно переживал восторг и кураж, подогретые удовлетворением от свершившейся мести. И вместе с тем брезгливость и жажду очищения. Тягу к откровению с другом и одновременно к сохранению своего индивидуального мира, куда нет пути незваному гостю…
– Правда? – иронично вопрошал преподаватель.
– Вне всяких сомнений, – серьёзно подтверждал студент.