Обострение памяти. Рассказы - стр. 5
– Ещё как понимает! Лучше иного человека. Он у нас умный пёс, тока что не говорит.
– Скажете тоже! – Лиля присела рядом на ступеньку.
– А вот смотри на него!
И Илья Лаврентьевич начал ровным голосом:
– Бандит у нас хороший пёс, умный, сторож отменный, и сад, и дом от лихих людей охраняет. Он теперь мои глаза, я без него никуда. И ответственность свою понимает, не шалит, когда меня ведёт.
Пёс завилял хвостом. Поводя ушами, положил довольную морду на лапы. Илья Лаврентьевич продолжал, не меняя интонации:
– Правда, в остальное время пошалить любит. Все соседи на его проказы жалуются.
Собачий хвост замер, уши насторожились. Довольное выражение с морды исчезло.
– Вот намедни Домрачёвы жаловались, что Бандит в их дворе догонялки с петухом затеял, перья из хвоста выдрал. Петух с перепугу охрип. Соседка обещала нашего разбойника хворостиной отходить.
Пёс встал и ушёл за дом.
– Видала? Всё понял.
– Вот это да! – ахнула Лиля.
– А за что вы имечко ему такое дали – Бандит? – вмешалась в разговор ещё одна девушка.
– Так это не я дал, я его Угольком назвал. Мне друг подарил щенка немецкой овчарки. Он тогда весь чёрный был, словно сажей вымазанный, ну чистый уголёк! Рыжие подпалины на боках и на морде позже появились. А Бандитом его соседки прозвали за его шалости, да так и приклеилось к нему новое имечко, про Уголька-то все и забыли, Бандит, да Бандит. Уж больно пошутить любит.
– Собака? Шутить? Как это?
– А как человек. Я когда зимой двор от снега чищу, у забора сугроб получается до самого верха. А с другой стороны забора тротуар расчищенный. Бандит забирается на этот сугроб, ложится плашмя и из-за забора за тропкой наблюдает. Идёт мужик, пёс лежит. Идёт ребёнок, пса не видать. Идёт баба с пустыми вёдрами к колонке, пёс в сугроб вожмётся, словно нет его. А вот когда баба с полными вёдрами на коромысле назад идет, да как только с ним поравняется, тут Бандит вскакивает и во весь голос сверху: «Гав!». Баба: «Ой!», – и бряк на снег! Коромысло в сторону, вёдра набок, а он хвостом виляет, довольный! Тока что не хохочет! Баба тока-тока пытается встать, он снова: «Гав!», она снова – бряк. И так, покуда кто-то из нас на выручку не придёт. Уж и ругали его, и наказывали – всё без толку. Чуть отвернёмся, он уже на своём наблюдательном пункте новую жертву караулит. Все соседки, зная его повадку, мимо нашего забора с полными вёдрами не ходят, по другой стороне улицы наш двор обходят. Разве что которая забудется, либо новую какую подкараулить ему удастся. Ну, тогда у него праздник. Довольнёшенек! Настящий бандит!
Илья Лаврентьевич встал, вернулся в дом. Вышел на крыльцо уже с котомкой, тростью и поводком.
– Эй, Бандит, на работу пора. Мне чай пить, тебе склад сторожить.
А пёс уже тут как тут, ждёт, пока хозяин поводок пристегнёт.
И пошли они чинно рядышком, два друга, молодой да старый.
Антонина
Анна Ильинична собралась на прогулку. «Гуляла» она обычно на лавочке возле подъезда. В хорошую погоду часами просиживала, греясь на солнышке, наблюдая за жизнью двора, да поджидая случайную собеседницу. А что одной-то в четырёх стенах делать? Она тщательно запирала замки, когда этажом выше хлопнула дверь, и раздался быстрый перестук каблучков. Дверь наверху тут же вновь распахнулась, и Анна Ильинична услышала гневный голос соседки Антонины: