Оборотни Эдинбурга. Рыбка для медведя - стр. 15
Если бы был человеком, то ухмыльнулся, но медведи не ухмыляются. Я веду головой, захожу дугой.
— Я её выпотрошу, — угрожает мне утырок. Но я чую его страх, а вот её не чую совсем. И это плохо… или… хорошо? — Тебе на неё срать?
И он сжимает шею девчонки, уходя в оборот, я чую запах её крови, он ударяет мне в ноздри, и переворачивает зверя, и меня человека внутри него.
Всего один шаг, всего один, я припадаю к земле, потом делаю рывок, и тупорылая кошка не успевает сориентироваться, как я перекидываюсь в человека и, выдернув топор, который очень мне на руку был оставлен мною же, когда колол дрова для камина утром ещё, отправляю его уверенным движением руки прямо в голову уроду.
Он оседает, за ним падает и девица.
6. Глава 6. Маккензи
— Маккензи, открывай глаза! — тон не терпел никаких возражений, кажется даже если бы я умерла, то определённо восстала от этого приказа.
Я открыла глаза и уставилась в лицо своего мучителя? Или спасителя?
— Привет, рыбка, — проговорил Сеймур, нависая надо мной. — Иди сюда.
И не успела я ничего ответить, вообще сообразить, что там, куда, как он подхватил меня подмышки, словно ребёнка и поднял. Поднял с тела. Того, кто хотел меня убить. И я голая вообще. И вот… Сеймур этот тоже голый. И держит меня на вытянутых руках. Голую. И… я обвела глазами двор, потом попыталась посмотреть вниз.
— Смотреть на меня, — приказал мужчина тем самым строгим тоном и я уставилась в его синие глаза. Даже мыслей никаких в голове не осталось. А ведь там трупы. Трупы людей. И он… он их убил. Медведь. Он — медведь!
Я всхлипнула, но получилось как-то невнятно, словно икнула, и взгляд не смогла отвести. Он сделал несколько шагов и усадил меня на диван. Очень ловким движением вытащил словно фокусник из неоткуда клетчатый плед. Накрыл меня, потом весьма бесцеремонно повернул мою голову и цыкнул недовольно, осматривая шею. В этот момент я потеряла связь наших взглядов, на улице опять сверкнула молния, и я снова уставилась невольно на тело, что лежало возле окон. Заливаемое дождём. С топором в лице. А вокруг вода, смешанная с кровью, пятнами на полотенце, которое было до нападения намотано на мне.
Вздрогнула от грома, и сейчас…
— На меня смотри, сказал, — рыкнул Сеймур, не тише грома, и я снова уставилась на него, утопая во тьме взгляда. Хищника. Вот точно. Абсолютно точно хищника.
Я пыталась не думать, пыталась, но происходившее только что, вот же мгновение назад, меня скрутило ужасом. Я видела, как человек стал зверем. Вот этот человек. Страшным огромным зверем. Губа затряслась, челюсть, зубы застучали друг о друга, наконец я ощутила, что мокрая и замёрзшая.
— Почему тебе нравится фотографировать? — внезапно спросил Сеймур.
— Что? — уставилась на него, и даже перестала трястись от холода.
— Ты хотела поговорить, вот сейчас можешь говорить, — ответил он, вставая, а я не могла оторвать взгляд от его лица. Следила глазами за ним, как он прошёл к открытым полкам стеллажа, взял оттуда коробку, вернулся ко мне.
— Ну, так что? Почему? — спросил он, садясь рядом и открывая коробку.
— Потому что папа фотографировал и я… — в коробке лекарства и перевязочные материалы. Ещё обеззараживающие спреи.
— Только поэтому? — спросил он, обрабатывая мне шею. У меня защипало, вывело из забытья. Что у меня там такое? Никак не могла понять.