Обманутые счастьем - стр. 54
Говор неспешно разрастался, охватывая широкое пространство, занятое сотней и далее полком, усиливался бряк котелков и ложек, от походной кухни приятно плыл сытый запах каши. Открытый котёл курился прозрачным паром, где встав на ступеньку, повар, в колпаке и халате, черпаком с длинной ручкой раздавал проворно солдатам пищу. Его помощник таким же черпаком разливал в подставленные котелки сладкий чай, слабо закрашенный заваркой.
Пётр и Николай, получив свою порцию, присели под дерево, усмехаясь в усы на реплики, но громкие словёса не развешивали, уминая гречневую кашу, сдобренную маслом, прихлёбывали тёплым чаем, размачивая в нём сухари.
– Как там наши, небось, хлещутся на севе, – сказал Пётр, печально глядя на друга. Они были единственные в полку, кому посчастливилось быть вместе с одного хутора, крепили солдатскую службу и задушевность в отношениях, порождая немалую зависть своих однополчан. – А как бы мы с тобой там сгодились, как бывало всегда.
Пётр толстыми пальцами держал сухарь. Размочил его в чае. Крепкий станом, словно молодой дубок, разросшийся в чистом поле, он напоминал собой отца своего в молодости, степенный в движениях, вдумчивый в разговоре. На голове сидела круглая солдатская шапочка, под ней густой сноп рыжих волос.
– Ото, – подражая в разговоре своему отцу, откликнулся Николай, – надо бы весточку им послать после баталии. Небось, Дашка по тебе слёзы проливает, ждёт не дождётся своего коханого парубка.
Николай, напротив, был высок и строен, плечист. Стриженные его кудри, как у отца, упрямо лезли из-под шапочки. На верхних губах парней обозначился пушок усов. У Николая измазанный чернотой, у Петра рыжей охрой.
– Я с ней жизнь свяжу, дай срок!
– Мне вот пока никто не люб, – вздохнул удрученно Коля, – поясни, как любовь на сердце ложится?
– Ты меня на год моложе, спит покуда твоя душа.
– Дашка меня моложе, а вот загорелась к тебе.
– Девчонкам любовь раньше, чем к нам, в сердце стучится. Зойка Куценко, замечал я, к тебе льнёт.
– А я, как вот этот дуб, без чувств к ней.
– Ну и дурень, девчонка что надо, Дашина подружка, только Даша мне милей!
Петру приятен разговор о любимой девушке, так и хочется повторять и повторять её имя. Сколько уж говорено о ней и о родных с Колей. Эти речи, как родник в жажду, мил и необходим. Они бы долго так болтали о далёкой сибирской земле, о родителях, о знакомых девушках, но раздалась команда: «Коней – на водопой!»
Приятели вскочили и окунулись в своё повседневное дело. После водопоя снова встали в ожидании команды к выступлению. Она последовала вскоре, как смолкли пушки. Сотня устремилась туда, где поднимались многочисленные дымы от горящих деревянных укреплений, слышался беспрерывный треск винтовок и пулемётов, ахали бомбы и гранаты. Покатилось громовое «ура» и сотня, не встречая сопротивления, устремилась в прорыв вражеских укреплений. Из окопов с поднятыми руками группами и в одиночку потянулись в тыл пленные. К полудню позиционная оборона была взломана сразу на тринадцати участках фронта с последующим развитием в сторону флангов и в глубину. Об успехе донесли в Ставку: пленено десятки тысяч офицеров и низших чинов. Трофеи исчислялись сотнями единиц вооружения.
Успех первых дней окрылил войска. Восьмая армия генерала Каледина рвалась у Луцку, и заняла его седьмого июня, а к середине месяца четвертая австро-венгерская армия эрцгерцога Иосифа Фердинанда была наголову разгромлена. В тыл потянулись толпы пленных. Только на этом участке фронта их насчитывалось 45 тысяч человек.