Обман - стр. 8

Как требует древний обычай, от мужа и жены Хотим услышать клятву, что весь год вы были верны, Что с тех пор, как Господь освятил ваш брак, Не было меж вами ни размолвок, ни драк. И что за весь год вы не вступали в раздоры, Не затевали ни споры, ни ссоры. На брачном ложе, за семейным столом настрой был такой: Во всем и всегда у вас мир да покой. И ни в ясном уме, ни в минутном конфузе Вы не раскаялись в заключенном союзе.

Если что Уильям и умел делать лучше всего – так это сочинять стихи. Парад завершился на поле маргариток, где пары – согласно обычаю – преклоняли колени на камни и принимали свои беконные дары. Общее веселье не утихало. Весело было даже слишком. В поезде, возвращаясь в Лондон, Элиза притворилась спящей, чтобы скрыть последствия от выпитого сидра. И с тех пор этот дурацкий ритуал разыгрывался там из года в год, во всяком случае, так она слышала: но больше они туда не приезжали. Единственное, с чем можно было сравнить кипучий энтузиазм, охвативший тогда Эйнсворта, так это скорость, с какой его энтузиазм иссяк. Но каким же он казался счастливым в тот день – в сравнении с днем сегодняшним…

Уильям и Сара прошли по проходу между лавками. Все сидели молча.

– Мамино платье! – прошептала Фанни – самая старшая и самая язвительная из его дочерей, обращаясь к практичной Эмили и вечно обиженной Энн-Бланш, которая начала тихо плакать. После кончины их матери одной из первых обязанностей миссис Туше – после того, как она вошла в семейный круг Эйнсвортов, – было аккуратно упаковать каждое платье покойницы в тонкую хрустящую бумагу и сохранить для дочерей Эйнсворта, когда в один прекрасный день они смогут их носить. Эти платья и через тридцать лет можно было не слишком сильно переделывать, чтобы они оставались модными. Но сидели платья хорошо только на Френсис. Первая миссис Эйнсворт была худенькая, светловолосая. Элегантная. В этом платье. Во всех платьях. И думая о первой их хозяйке, любимой, давно умершей женщине, которой никогда не вручали кусок бекона, Элиза смогла выдавить из себя подходящие в этой ситуации слезы.

Вернувшись в дом, новобрачная отправилась укладывать Клару спать. Вернулись воспоминания о поминках по усопшей. Это все из-за тишины в гостиной, нарушавшейся лишь стонами и трясучкой Гилберта. Элиза пыталась подавить возникшее раздражение. Она практически вырастила этих девочек, она их любила. Почему они никак не могут выйти замуж? Это единственное, о чем их всегда спрашивали. Только самой младшей, Энн-Бланш, это удалось – и то недавно: в почтенном возрасте тридцати семи лет она вышла за мужчину фактически без всякого состояния. Фанни и Эмили жили в Рейгейте вместе с Гилбертом, за которым ухаживали. И тем не менее обе были красавицы – в свое время, – и все их обожали. Что-то в их жизни не складывалось.

Энн-Бланш плакала. Эмили заварила чай. Фанни наконец собралась с духом и начала задавать недвусмысленные вопросы, не утруждая себя сокрытием их финансовой подоплеки. Что, в конце-то концов, решили насчет старого манчестерского дома дедушки и бабушки? Продали – с убытком. Сказать по правде, Уильям был также вынужден продать – полгода тому назад – и Бич-Хилл, их загородное имение. А «Бентлиз мисселлани» он только что продал мистеру Бентли. По сути дела, они уже не могли позволить себе и дальше жить в Лондоне.