Обман - стр. 38

Хотя Гилберт не умел ни осмысленно говорить, ни читать, ему явно нравилось слушать повести и романы. Больше всего ему нравился «Робинзон Крузо». Он радостно улюлюкал и щипал себя за бакенбарды, особенно в сцене с каннибалами. Его столь сильные эмоциональные реакции лишали Элизу возможности выразить свои чувства. Но зачитанный сегодня эпизод был лишен приключений, и Гилберт притих. В наступившей тишине Элиза вдруг ощутила укол всепоглощающего острого чувства одиночества. Это было болезненное и требовавшее глубокого осмысления ощущение, оказавшее на нее безжалостное воздействие, заставившее ее подумать, что одиночество только и было ей ведомо всю жизнь. Последствие того, возможно, что старухи называли «Переменой». Особой женской формой заблуждения. Того, чему нельзя доверять, но чего, по-видимому, невозможно избежать, оно знаменовало, по мысли миссис Туше, заключительную преграду в дамских скачках с препятствиями:

Унижения девичества.

Отъединение красивого от простецкого и уродливого.

Ужас девства.

Испытания брака и деторождения – или их отсутствия.

Утрата той самой красоты, вокруг которой, как кажется, вращается весь мир.

Перемена в жизни.

Какой же странной жизнью живут женщины!

Она заставила себя вернуться мысленно назад, ко времени своего расцвета. Нет, это неправда: она была отнюдь не одинокой! Уместившаяся между талантом Уильяма радоваться и моральной чистотой Френсис череда дней ее молодости растягивалась невыносимо – чуть не грозя разорваться. Более того, давным-давно она сидела в этой самой комнате вместе с Гилбертом и думала, что ему посчастливилось любить животных и механизмы вместо людей, ибо люди были пугающе сложны. Люди иссушали. Но и это открытие тоже теперь показалось ей заблуждением. С чего она когда-то решила, будто ей лучше знать, что нужно такому человеку, как Гилберт, – или любому другому? Одиночество! Словно заразная болезнь, оно выпрыгнуло со страницы книги прямо в комнату, где она сидела, как будто принадлежало не Гилберту, или Уильяму, или даже Робинзону Крузо, а исключительно ей:

«С того дня я ни о чем не думал, кроме побега, измышляя способы осуществить мою мечту, но не находил ни одного, который давал бы хоть малейшую надежду на успех. Да и трудно было предположить вероятность успеха в подобном предприятии, ибо мне некому было довериться, не у кого искать помощи – не было ни одного подобного мне невольника, ни одного англичанина, ни одного ирландца или шотландца, – я был совершенно одинок»[37].

Они практически сбежали из Элмз, тайком спустившись по черной лестнице, и, сев на лошадей, были уже на полпути к Уиллесдену, прежде чем их исчезновение заметили. Стояли последние дни августа: самое время насладиться концом лета, покуда оно не закончилось. Промчавшись галопом по Брендсбери, бесшабашно перепрыгивая через низкие заборчики, походя сбивая пожелтевшие листья с веток деревьев. Наконец Элиза обогнала Уильяма на Мейпсбери-роуд. Она с легким злорадством обернулась. И ее взору предстало неотразимое видение молодого принца, мчавшегося по золотому ковру, словно удирая от королевских обязательств.

От чего он спасался? От троих детей в возрасте меньше пяти лет. Элиза тоже хотела спастись от них. Это ее удивило. Не то что она позабыла Тоби – она его никогда не забудет, – но что бы ни открылось ей в освещенном окне, после рождения ее собственного ребенка, когда она увидела мир, населенный детьми и созданный преимущественно