Обман - стр. 30
– Первоначальная грамота была выпущена, насколько я помню, Эдуардом Вторым… И там была указана «Ярмарка Святого Лаврентия», которая должна была проводиться, ибо покуда люди помнили… – Уильям витийствовал – это была его излюбленная манера. В отличие от многих известных Элизе мужчин, однако, эта привычка Уильяма возникла не из его тяги доминировать, но была продиктована его исключительно искренним энтузиазмом. Произнося свою лекцию, он одной рукой утирал с лица томатный сок, а другой рукой сжимал маленькую ладошку Клары. К удивлению Элизы, девочка поискала взглядом ее руку и схватила так, будто она на самом деле была их дочкой, неожиданно рожденной из памяти, – и, образовав столь милую троицу, они направились к остальным, собравшимся у кокосового кегельбана.
– Так, а кто мне расскажет трагическую историю о святом Лаврентии?
Клара погрустнела. Для нее это была и впрямь трагедия – перенестись от томатного побоища прямехонько в воскресную школу.
– Он… Это его… пожарили?
– А, очень хорошо! Очень хорошо – это буквально так и было. Но было ли? Миссис Туше, вы, безусловно, знакомы с житиями святых. Вы можете чуть более подробно рассказать о том, как его «пожарили»?
– Похоже, ты сам хочешь рассказать эту историю. Так что рассказывай, Уильям.
– Нет, нет, нет. Уступаю это право более старой церкви.
Элиза, глядя на ребенка, ласково улыбнулась.
– Хорошо, давайте подумаем. Пожарили – это звучит так, как если бы его съели с картошкой и горошком… Но лучше скажем, что он претерпел мучения – его сожгли заживо. Это было время великомучеников. Было совершено много попыток разрушить камень, на котором стояла церковь. И святой Лаврентий отвечал за сокровища церкви…
– Как церковный сторож?
– Ну, не совсем как церковный сторож. Можно сказать, он был хранителем церковного богатства. В те времена римские власти казнили епископов – более того, они предали мученической смерти самого папу! И дали Лаврентию три дня на то, чтобы собрать богатства церкви и передать их властям. Но он этого не сделал. Ты помнишь, что он сделал?
– Он был сожжен!
– Да, но до этого… О, Уильям, честно говоря, я очень плохая наставница…
– Напротив, у тебя отлично получается!
– Ладно. Вместо того чтобы отдать их римлянам, он все раздал бедным.
Клара презрительно фыркнула:
– Бедные! Эти бедные – лентяи!
Устами младенца глаголила мать. Она даже воздела к небу свои ручки, в точности как ее мать. Миссис Туше, ничуть не смутившись, продолжала:
– И вот по прошествии трех дней он привел бедных, увечных и больных, презренных, изгнанников… и он – да, он привел их к римлянам и сказал: «Вот наше богатство. Вот эти люди, которые здесь. – Миссис Туше почувствовала, как, самым глупейшим образом, у нее на глаза навернулись слезы. – И вот за эту дерзость он и был наказан. Его положили на раскаленные прутья – как те, что есть у нас на кухне, – и сожгли заживо.
Клара скроила гримаску:
– Я не хочу, чтобы меня сожгли.
– Нет! И я не хочу. И никто не хочет. И все же, вместо того чтобы плакать от боли, как поступила бы ты или я, святой Лаврентий отказался доставить этим ужасным римлянам удовольствие. Он сказал… ты знаешь, что он сказал?
Уильям больше не мог этого терпеть:
– «Я хорошо прожарен с одного бока – поверните меня на другой!» Но так ли он сказал? Я вижу очевидное возражение. Если всех епископов и самого папу Сикста обезглавили, как утверждают исторические хроники, то почему все помнят именно Лаврентия за мучения, которые он претерпел?