Облом для властного, или Я твой Зайчик - стр. 9

 – Опять нажрались до поросячьего визга?!

 Вася глухо сглотнул и, повернувшись к другу, с легкой иронией поинтересовался:

 – Сань, напомни, пожалуйста, почему мы взяли Марию Петровну на работу?

 – Потому что она – моя тетя, – развел руками завхоз.

 – Именно это и останавливает меня уволить ее за несоблюдение субординации.

 – Но-но-но! – ничуть не смутившись, воскликнула импозантная дама, – Я, между прочим, в отличие от некоторых не бездельничаю. –  И покосилась на приемную, где Милочка, пользуясь временным отсутствием работоспособности у начальства, с особым усердием маникюрила ноготки.

Губы страшного и ужасного повелителя администрации сжались в тонкую ниточку, глаза недобро свернули, рот приоткрылся, и он как гаркнет:

 – Мила!!!

 Девушка от неожиданности подскочила на месте, перевела испуганные, как у суслика, глаза на дверь и едва слышно промямлила:

 – Да, Василий Михайлович?

 – Зайди, – коротко и повелительно приказал Луганский.

Милочка была очень хорошей девушкой – доброй, отзывчивой, красивой. Луганский даже мог бы в нее влюбиться, если бы не редкая, непроходимая, как джунгли жгучей Бразилии, тупость. Овечка Долли по сравнению с Милой просто доктор овечьих наук. Помимо тупости девушка была крайне забывчивой. Все в совокупности мешало ей в выполнении даже самых простых и безобидных заданий.

Почему он ее еще не уволил?

Хороший вопрос!

Наверное, из жалости.

При всей своей глупости, Мила на редкость бесхитростной, а это качество Луганский в последние годы ценил все больше и больше.

Как и водится в администрации, ее попросил пристроить на тепло место один знакомый. И теперь Вася каждое утро пьет какую-то непонятную бурду вместо нормального кофе, давится просроченными булочками, которые этой наивной простоте втюхивают в магазине, и с тоской вспоминает свою несменную «баклажаниху» в колхозе. Вот кто был поистине незаменим, особенно по части сплетен.

Не то чтобы Василий не был в курсе кто, чем дышит администрации, благо, Мария Петровна, пока убирала по утрам его кабинет, успевала пересказать все местные новости. Так он узнавал, кто с кем крутит романы на работе, ворует казенный бензин, халтурит на ремонте, а так же, что коллеги придумали ему новое прозвище, которое, к слову, было гораздо приятнее предыдущего. Если еще год назад местный бомонд с большой долей ехидства обзывал его не иначе как «наш Князек», то теперь его уважительно величали «Царь». Мелочь, а приятно!

 – Милочка, – почти нежно проворковал Луганский, глядя на ковыляющую на умопомрачительных шпильках девушку, – надеюсь, ты забрала мой запасной костюм из химчистки?

Секретарша ожидаемо округлила глаза, и из испуганно приоткрытого рта вырвалось ее коронное:

 – Ой, забыла!

Сказала и тут же спряталась за широкой спиной Марии Петровны. Дура дурой, а инстинкт самосохранения у нее заложен в ДНК.

 – Та-а-к... – с напускным спокойствием протянул Луганский, грозно хмуря брови. – И как мне теперь на людях показываться в этом? – И продемонстрировал девушке, опасливо выглядывавшей из-за плеча Петровны, мятый и пыльный пиджак.

 – Так мы... это... – Мила сглотнула и проблеяла: –  Подчистим…

 – И погладим, – поддакнула Мария Петровна.

 – Значит, погладим, – тихо повторило начальство, именуемое Царём, и, будто отрабатывая свое прозвище, как рыкнет: – А ну, живо ходули в ноги – и за костюмом! И без него на работу не возвращайся!