Обитель милосердия (сборник) - стр. 36
– Слушай, дело-то к ночи. И впрямь серьезное что?
– Да, серьезное, – врать ей Танкову не хотелось. Пытаясь избежать дальнейших расспросов, он принялся усиленно дуть на остывший чай.
Но Валя оказалась не из тех, кто легко отступается.
– Излупили кого? – она пытливо вгляделась в Танкова.
– Почему так решила?
– А что еще у пацанов бывает?.. Так как?
– Избили, – скупо подтвердил Танков. – Арест ему грозит.
– Вот гаденыш. – Валя присвистнула озадаченно. – Знаешь что? Ты б матери его не говорил. Она ж одиночка. Одна сына поднимала. Все в него вложила. Поздний ребенок. Понимаешь? Сердце у нее больное, «Скорую» чуть не каждый месяц вызываем. Если и впрямь…
Танков упрямо дул на чай.
– Давай так сделаем. – Она придвинулась вплотную, так что Танков с волнением ощутил прикосновение женской ноги. – Ты сейчас уходи. А завтра с утра мы с отцом его, куда скажешь, приволокем. Как мать на работу уйдет, за шкирку возьмем и притащим. Слово! А потом как-нибудь Катерину Петровну подготовим. Хочешь, вместе?
– Не могу! – отчаянно выкрикнул Танков. – Приказ у меня. Обязан дождаться. Если мешаю, могу выйти.
– Вот и выйди! – вспылила Валентина. – Не может он… А пожилого человека угробить – это ты можешь?!
Во входной двери провернулся ключ. Танков поспешно выскочил в коридор и встал за косяк, чтоб его нельзя было увидеть прежде, чем зайдешь в квартиру.
– Вот наказание эти запоры, – запричитал на лестничной клетке женский голос, и вошла мать разыскиваемого Синельникова Катерина Петровна, некрупная сорокапятилетняя женщина с узким подвядшим лицом.
– Валечка! Я вам селедку купила, – с порога оживленно заговорила она. – Недешевая, правда. Зато жирненькая.
Она захлопнула за собой дверь и запнулась – прямо перед ней стоял незнакомый парень.
– Я к вам, – объявил он.
С привычной боязливостью Катерина Петровна всматривалась в незнакомое лицо. Потом вопросительно посмотрела на вышедшую соседку. Валя, отведя глаза, вынула из ее руки набитый пакет и ушла на кухню.
– В хоромы-то пригласите? – с фальшивой развязностью произнес Танков.
– Да уж какие хоромы. – Катерина Петровна прошла по длинному коридору до угловой комнаты, потянула оказавшуюся незапертой дверь и, отступив, пропустила вперед незваного гостя.
Танков вошел в комнату, где жили вдвоем мать с сыном. Небогатую, прямо скажем, комнату. Шкаф с потрескавшейся полировкой; две одинаковые пунцовые софы ржевского производства, на одной из которых валялась брошенная в спешке рубаха; телевизор «Сигнал» с нахлобученной сверху магнитолой и стол с наваленными в беспорядке радиодеталями. На подоконнике из-за стираной тюлевой занавески выглядывала объемистая хрустальная ваза с вставленными искусственными розами – должно быть, та самая, о которой говорила Валя.
– Сын это… на учебу торопился, – по-своему оценила взгляд гостя Катерина Петровна, сдернула рубаху и, чуть приоткрыв скрипучую дверь шкафа, не глядя сунула ее в объемистое нутро. – Он ведь позднее меня уходит. Я-то с семи на смену, а ему к девяти. Ну, малой еще. Иной раз проспит. Вот в спешке и бросил. А вообще-то он у меня аккуратный, обстоятельный… Вы, должно быть, из техникума. Он предупреждал, что могут зайти…
– Я не из техникума, Катерина Петровна. – Танков почему-то заговорил торжественно и оттого, как сам с неприязнью услышал, лелейно. – Я из милиции.