Обитель милосердия (сборник) - стр. 10
– Спасибо за уют-ласку, а нам пора.
И слава богу, что пора. Проводила. Заперла за ними калитку. Возвращаюсь, а корзина с оставшимися продуктами в сенях стоит. Забыли. Значит, повезло мне – еще месячишко-другой на подсобных харчах протяну. Уверена была – больше не увижу. Только месяца не прошло, опять гул в степи. И снова двое – впереди Володька с корзиной шествует, а Медведик следом топает. Проносят корзину в дом, я Володьке пустую отдаю. Минут тридцать посидели, помолчали и – поднялись. Так и повадились. Приедут, посидят, Володька потреплется ни о чем, Медведик помолчит, посопит, корзины обменяют и – дальше, фарами степь выстригать. Вдвоем всегда приезжали. Видно, никому, кроме Володьки, Медведик не доверял.
Кто я, откуда – ни ползвука. Медведик вообще за всё время, дай бог, десятка два слов обронил. Только глазёнки жадные – куда я, туда и они следом. Будто каждый раз на месяц вперед мною пропитывался. Тут и слов не надо. А вот Володька, у того язык не на привязи. То там, то здесь проболтается. От него я и выведала, кто такой Медведик.
И тут наконец меня озарило: ведь Медведиком, со слов мамы, тетка называла последнего из своих мужей. После него замуж уже не пошла, хотя домогались даже в шестьдесят.
– Кажется, он был директором какого-то комбината! – выкрикнул я.
– Угольного, племяш, угольного, – улыбаясь глазами, подтвердила тётя Оля. – И не какого-то, а в Караганде. То есть бог и царь. Хотя нет – только царь. И тоже под богом ходил. И если б прознали, что под видом охоты зэчку политическую навещает, сам понимаешь, – тетка полоснула себя ребром ладони по горлу. – Но ездил ведь, стервец! А мне в конце концов что? Хочет – ездит, шуганут – вмиг остынет. А пока – какое-никакое развлечение. Да и – что душой кривить? – он же меня, доходягу, на ноги поставил. Полгода так продолжалось. А потом очередной месяц прошел – их нет. День, другой – всё нет. Во мне отчего-то раздражение забурлило, шутки они со мной шутить вздумали – хотим заедем, хотим нет. Появитесь, думаю, голубчики, хрен я вас на порог пущу. Через пару дней подобрела – черт с вами, пущу. Но так встречу, что сами пулей усвистаете. Корзину отдам, а новую назло не возьму. То-то морда сытая медвежья вытянется! С мыслью о сладкой мести заснула. Еще неделя прокатила! Слух мой хваленый изменил мне окончательно: чуть не каждый час гул машины чудится, – бегу к калитке. И когда в очередной раз так впустую сбегала, будто вспышка: бабонька, да ты ж его ждешь! Поняла – и сама себе поразилась. Так не бывает! Ведь восемь лет скорбного существования, казалось, давно во мне женщину спалили. И вдруг откуда что берется? Будто травинка сквозь асфальт продралась. Что же это за сила у жизни такая? И следом запоздалая догадка: раз не приехал, значит, беда с ним? Как стояла меж моих пёсиков, так меж них и осела. Людям бы такими чуткими быть, как собакам, – вылизывать принялись, утешать.
Меж тем второй месяц на излет пошел. Начала я сама с собой психотерапию: выбрось, мол, из головы. Тем более будущего здесь изначально не было. Что ж пустые слёзы лить? Наоборот, радуйся, что ни разу не застигли. А то бы новый срок схлопотала. И вообще всё, что свершается, к лучшему: из ниоткуда пришло, в никуда уйдет. Здорово я себя укрепила. Прямо якорем!