Обитатели потешного кладбища - стр. 33
Маришка выглядит поникшей, нет, она просто слушает, что рассказывает ей новый друг. Они идут, а дома на них смотрят, деревья шуршат, люди и машины торопятся мимо. Маришка…
Есть женщины, которым не везет на мужчин – все время к ним франты липнут.
Был один француз из бидонвиля… с железным зубом… лет на семь старше… да что теперь его вспоминать, наверняка в карты играл. Она скрывала от родителей (но мне рассказала), что жила – полтора года! – с мальчиком из богатой семьи, он изучал психологию и социологию, снимал квартиру в Нантере на rue de La Gare, часто болел, она ухаживала за ним, принимала таблетки от зачатия, мальчик выучился и уехал домой, в Марэ[15], она не вернулась в общежитие, бросила учебу, приехала ко мне (на левой руке свежий розовый шрам – сказала, что случайно порезалась осколком разбитой бутылки), жила у меня несколько месяцев здесь; и как я был счастлив! Ее пение в моем доме, ее легкие быстрые ноги, а как она замечательно бросала книги, роняла карандаши, сколько разбила чашек, и запах ее сигарет, дым сигарет, которые она курила, был нежнее всех ароматов! И когда я смотрел ей в глаза, я словно смотрелся в ручей… Ее мать, опять скандал, опять меня называли самыми низкими словами… В прошлом году появлялся и исчезал туманный дипломатический работник советского посольства, который хотел блеснуть кондисьонелем или ввернуть сюбжонктиф, она о нем говорила с деланым пренебрежением, но говорила, и говорила чуть чаще, чем хотелось о нем слышать, – ох, ничего нового, ничего нового о них, кажется, узнать уже невозможно! Он платил ей мало, делал жалкие подарки, потом совсем не платил, уроки предлагал перенести в ресторан, но вел в кафе, где, естественно, не мог сосредоточиться, после чашки кофе срывался и спешил в магазины, просил Мари помочь ему с подарком для жены: что-нибудь такое, не самое дорогое…
Они ушли. Мсье Моргенштерн постоял у окна, посмотрел на дом напротив, поглядел на омытую дождем молодую листву.
Обрили затылок… Как гадко. Так помрешь, и с тобой будут делать, что им вздумается. Будет ли мне все равно? Потом – да, а сейчас – нет. Мир всегда жил помимо меня и творил со мной что хотел.
С противоположной стороны улицы из-за угла вышел человек, торопливо стал перебегать улицу. Шершнев? Он замахал руками, будто подавая какие-то знаки. Мсье Моргенштерн поторопился выйти. Ноги дрожали. Голова немного кружилась. Спускаясь по лестнице, он услышал звонок, два раза, три.
– Пани Шиманская? Пани Шима…
– Что такое, пан Альфред?
– Откройте ему!
– Разумеется, открываем. Мсье Съерж, просим! Кофе? Вино?
– Ни-ни-ни. Я на минутку. Дела. Простите. – И он галантно поклонился.
Пани Шиманская улыбнулась и ушла к себе.
– Что случилось, Серж? Что это все значит?
– Наверх! Сейчас ты поймешь. Надвигается безумие, Альф.
– Безумие?
– Да, безумие, вихрь.
Они поднялись наверх. Шершнев плотно притворил дверь, пересек комнату, выглянул в окно.
– Серж, это похоже на паранойю. – И засмеялся.
– Не смейся. Сейчас объясню. К тебе только что заходил журналист. Я понял, он здесь неслучайно.
Они располагаются: Серж в кресле, Альфред на софе.
– Тот, что из Америки?
– Начнем с того, что он не из Америки, мон шер. Он вырос в Советском Союзе. Насквозь советский человек. Неотесанный болван прямо с советского конвейера. С ним, Альф, надо бы поосторожней. Подозрительный тип, многое в его истории меня заставляет сомневаться. Зачем он здесь? Маскируется? Внедряется? Биографию делает? Бежал из СССР, говорит. А может, переправили? Никто не знает. Он не тот, за кого себя выдает.