Обезглавленное древо. Книга вторая. Джори - стр. 4
Пусть отец не доверял ему дел серьезнее измельчения в ступке разных веществ и нарезания трав, все равно это было в тысячу раз лучше теперешних «поручений».
Эдвард Райни, отец Айка, склонился над столом в напряженной позе. Из-за жары он был обнажен по пояс. Высокий, широкоплечий, в кожаных штанах и фартуке, он напоминал кузнеца за работой, хотя для кузнеца был слишком легкого, сухощавого сложения. Длинная черная коса змеилась по блестящей от пота спине.
Эдвард осторожно помешивал стеклянной палочкой бурый порошок в металлической чашке. Дно чашки лизал тонкий язычок синего пламени, вырывавшийся из стеклянной горелки. Порошок игнорировал и нагрев, и помешивание.
Отец и сын не поздоровались и не пожелали друг другу доброго утра. Но это отнюдь не означало, что они в ссоре. Просто утро не сулило им ничего доброго. А все из-за листа бумаги, лежавшего на столе между разнокалиберных стеклянных сосудов, пустых и полных.
Айк ощутил вязкую пустоту в груди. Он знал почти наверняка, что приказ будет, но все-таки надеялся… как всегда, напрасно.
— Клеймение, — не отрываясь от своего занятия, произнес Эдвард, — ты справишься.
Айк кивнул и сунул приказ за отворот куртки. Подождал в надежде, что отец что-нибудь добавит, но тот молчал. Айк тихонько вздохнул и пошел собираться.
Обычно клеймением — татуировкой или раскаленным железом — и изгнанием из города наказывали за повторное воровство. Во Вьене, где должен был стать Свершителем Айк, предпочитали раскаленное железо. Когда Айк наблюдал клеймение в первый раз, его вывернуло наизнанку от запаха горелой плоти, но деваться было некуда, пришлось освоить эту ужасную процедуру. Прошло три года, а он по-прежнему испытывал дурноту при одной мысли о предстоящем клеймении.
«Не думай об этом, не думай и все», — уговаривал он себя, спускаясь по лестнице с котомкой в руках. Натянул сапоги, накинул плащ. Солнце пригревало, но Айку казалось, что в плаще он выглядит внушительнее.
Этой весной он достиг пятнадцатилетия и по закону был уже взрослым, но сам себя таковым не чувствовал. Особенно когда отец отправлял его выполнять приказ в одиночку.
По нежно-голубому небу плыли кучевые облака с белыми спинками и серыми подбрюшьями, в кронах деревьев оглушительно гомонили птицы. Айк невольно улыбнулся, но вспомнил, что ему предстоит, и улыбка увяла.
Он вышел на главную улицу, и на него снова обрушился слитный гул сотен голосов, скрип колес, хохот, крики и брань. К счастью, горожане, завидев массивную, облаченную во все черное фигуру, поспешно расступались, чтобы край плаща ненароком не коснулся их. Поначалу Айка это коробило, но на самом деле так было даже удобнее — можно быстро дойти, куда нужно. Что же до остального... если бы закон и не запрещал Свершителям общаться с обычными людьми, о чем, скажите на милость, он говорил бы с ними?
Айк обогнул здание магистрата с правой стороны — здесь притулилось небольшое каменное строение с решетками на окнах.
Население города составляло около десяти тысяч человек, еще столько же, вероятно, проживало в окрестных деревнях, но тюрьму расширять не собирались, обходились тем, что есть. Магистрат настаивал, чтобы приказы о наказаниях исполнялись как можно скорее — провинившиеся получали свое и отправлялись восвояси.