Обещание - стр. 34
Каллоуэй, которого он надеялся использовать как союзника, сказал, что его задерживают неотложные дела и что он вряд ли сумеет вылететь из Нью-Йорка раньше сегодняшнего утра. Викфилд не знал, что Марион сама позвонила Джорджу и велела оставаться в офисе, чтобы решать неотложные дела. Но главная причина заключалась в другом: Марион просто не хотела, чтобы Каллоуэй был рядом, когда она будет решать свои вопросы. И, похоже, пока все складывалось удачно.
– Марион?
– Что?
– Как все-таки насчет завтрака?
– Позже, Вик, позже. Сейчас я хочу видеть Майкла.
Викфилд вздохнул:
– Ну что ж, идем. Я как раз собирался проведать его.
По дороге Марион все же зашла в дамскую комнату, и врач пошел в палату Майкла один. Впрочем, никаких перемен Вик не ожидал: в последний раз он побывал там всего час назад, и все было по-прежнему.
Однако когда пять минут спустя Марион вошла в палату сына, в ней царила странная тишина. Викфилд только что встал с краешка койки, куда он садился, чтобы осмотреть пациента, и выражение его лица было каким-то торжественным и сосредоточенным. Косые лучи бьющего в окно утреннего солнца медленно ползли по крахмальным простыням на кровати Майкла; в углу монотонно капала из крана вода, и раковина из нержавеющей стали отзывалась на падение каждой капли чуть слышным басовитым гулом; с зудением билась в стекло случайная муха.
«Тихо, как в могиле...» – машинально подумала Марион, и тотчас же ее сердце отчаянно подпрыгнуло в груди. О господи, нет!!! Ее руки взлетели к губам. Точно такая тишина была в палате, когда Фредерик...
Марион застыла на пороге, не в силах сделать ни шага, и только беспомощно переводила взгляд с кровати сына на врача и обратно.
И вдруг она увидела его – своего мальчика. Слава богу, он был жив и смотрел на нее широко открытыми глазами. Слава богу!.. Марион подавила рыдание и, протягивая к сыну руки, неверным шагом двинулась вперед. Оказавшись у самой койки, она наклонилась и бережно коснулась кончиками пальцев его лица.
– Привет, мам... – Голос Майкла был совсем слабым, незнакомым, хриплым, но все равно это были самые прекрасные слова, какие Марион слышала в своей жизни. Она улыбнулась в ответ, и слезы облегчения потекли по ее щекам.
– Дорогой мой...
– Мама... Я очень люблю тебя, мама!
Глядя на них, Викфилд расчувствовался настолько, что в глазах у него защипало. Подозрительно шмыгнув носом, врач выскользнул за дверь, но ни Майкл, ни Марион даже не заметили его ухода. Прижимая к груди голову сына, Марион гладила его по волосам и думала о том, как он дорог ей. Что бы она делала, если бы потеряла его?
– Ну, мама, успокойся, не надо плакать! Я хочу есть, мама, – пробормотал Майкл, и Марион рассмеялась сквозь слезы. Он жив, жив, пело ее сердце. И целиком принадлежит ей одной!
– Сейчас мы организуем для тебя самый большой, самый вкусный и самый питательный завтрак, какого ты еще никогда не ел, – пообещала она и тут же спохватилась: – Конечно, если Вик разрешит...
– К черту Вика, ма, я умираю с голода.
– Майкл! – Марион нахмурилась, но сразу же поняла, что не может на него сердиться.
Она могла только любить его и... оберегать – оберегать от всего, чего бы это ни стоило. Бросив взгляд на лицо сына, Марион увидела, что Майкл неожиданно помрачнел, по-видимому, вспомнив о том, где он находится и что привело его сюда. До этого он вел себя точно так же, как в один далекий день, когда ему удаляли миндалины. Когда Майкл очнулся после легкого наркоза, ему нужны были только мама и мороженое, которое он очень любил, но сейчас его лицо выражало слишком многое...