О женщинах и соли - стр. 21

Джанетт отрицательно качает головой, потому что, когда Марио говорит это вслух, все становится реальным. И она – чья-то битая бывшая, и кулаки, которые были на самом деле. В той другой жизни, которая кажется теперь такой далекой. Все, что она может чувствовать, когда в бескрайней пустоте звучат только два голоса, это память, которая все еще жива. Тело, запечатленное на кончиках ее пальцев, вселенная отношений. Со своим языком, границами и ландшафтами. География, которую она изучала годами и до сих пор не может понять: мужчина, который бьет ее кулаком в бок в тот же день, когда подбирает котенка, забившегося в угол под лестницей во время дождя. Никто не знает о ссорах, переросших в драки. Никто не знает о телефонных звонках, которые случаются до сих пор. Прислушиваясь к титрам, она думает об Ане в соседней комнате. О том, что даже лучшие мамы на свете не всегда могут спасти своих дочерей.

Ночью Ана просыпается и приходит к ней в кровать. Спрашивает, может ли поспать у нее. Они лежат на спине, в темноте уставившись в потолок.

– Не могу уснуть, – говорит Ана. – Я скучаю по маме.

– Солнышко…

– Когда она вернется домой?

Джанетт гладит Ану по спутанным волосам.

– Уже скоро, я уверена.

– Она сказала, когда вернется домой?

– Скоро, скоро. – Джанетт пробует сменить тему: – Что ты имела в виду, когда говорила, что приезжала в страну дважды?

Ана поворачивается на бок. Крохотный комочек на кровати. Маленький кокон.

– Я приехала еще совсем маленькой. Я этого не помню. Потом, когда мне было четыре, мы вернулись в Сальвадор.

– Почему?

– Нас заставили.

– Кто?

– Не знаю. Правительство.

– Но потом вы вернулись?

– В багажнике.

– В каком смысле?

Глаза Джанетт привыкают к темноте. Она тоже поворачивается на бок и видит лицо Аны, смуглое и гладкое. Крошечный нос пуговкой. Жесткие волосы торчат во все стороны, как корона. От нее пахнет так, как часто пахнут дети, резкой, потной сладостью.

– Когда мы возвращались, нам нужно было прятаться в темном багажнике машины. Мы только иногда высовывали головы через задние сиденья, чтобы подышать.

Джанетт не знает, что ей сказать, осмысливает вес ее слов и пытается найти уместный и серьезный ответ. Но Ана ерзает и зевает, похоже, не придавая моменту особого значения.

– Она сказала, что мы должны это сделать ради меня.

– Что?

– Мама сказала, что мы должны ехать сюда в багажнике ради меня, хотя иногда я скучаю по бабушке, и еще в Сальвадоре у меня была собака.

– У меня тоже в детстве была собака.

– Как ее звали?

– Матильда.

Ана хихикает и ложится на спину.

– Ты останешься моей няней навсегда вместо Джесс?

Она знает, что мать права. Знает, что за Аной никто не придет. С утра она берется за телефон, босиком, стягивая футболку на бедрах и ежась в тусклом свете комнаты. Она не удивлена, когда оказывается, что утром воскресенья офисы Службы гражданства и иммиграции Соединенных Штатов закрыты. Но удивлена, когда женщина, принявшая ее звонок на горячую линию ICE, не может найти мать Аны в базе данных по имени и монотонно спрашивает ее регистрационный номер иностранца.

– Речь о безнадзорной несовершеннолетней? Центральная Америка?

– Э-э, нет. О ее матери.

– Так, это хорошо. Большой наплыв безнадзорных несовершеннолетних. Но если у нее есть опекун, то, вероятно, она находится в центре семейного содержания. У вас есть регистрационный номер несовершеннолетней?