О вещах действительно важных. Моральные вызовы двадцать первого века - стр. 22

Фрост согласился с этим. Без тени сомнения он оценил методы убийства китов как негуманные и даже, по его собственным словам, «чудовищные». Он отметил, что, «вполне вероятно, мы имеем дело с обладателями необычайно развитого мозга и интеллекта». Фрост рекомендовал прекратить забой китов, и правительство консерваторов, возглавляемое премьер-министром Малькольмом Фрейзером, согласилось с его рекомендациями. Вскоре австралийцы стали нацией противников китобойного промысла.

Планы по умерщвлению горбатых китов заморожены, но японскому китобойному флоту все равно предстоит убить около тысячи других китов, преимущественно более мелких полосатиков. Этот промысел проходит по категории «научные исследования» – правила, утвержденные Международной комиссией по промыслу китов, позволяют забивать китов в исследовательских целях. Впрочем, похоже, что эти исследования направлены в основном на то, чтобы подвести научную базу под коммерческий китобойный промысел. Если же неэтичен сам промысел, то и соответствующие исследования и неэтичны, и лишены смысла.

Япония утверждает, что китобойный промысел надо обсуждать спокойно, «без эмоций», опираясь на научные данные. Как полагают японцы, зафиксирован такой рост численности горбатых китов, что забой 50 особей не будет угрожать существованию вида. В узком смысле, возможно, они и правы. Но наука не в состоянии указать, можно или нельзя убивать китов. Желание японцев продолжать китовый промысел – такое же эмоциональное, как и сопротивление со стороны защитников окружающей среды. Японцам совершенно не обязательно есть китов ради пропитания или пользы для здоровья. Это просто традиция, которую они стремятся поддерживать, видимо, потому что некоторые питают к ней эмоциональную привязанность.

Но у японских китобоев есть аргумент и посильнее. Они утверждают, что Запад против охоты на китов, потому что кит для западного человека – животное особое, что-то вроде коровы для индуса. Западные народы, считают японцы, не должны насаждать среди них собственные культурные клише.

Лучший ответ на такой довод заключается в том, что избегать причинения ненужных страданий чувствующему существу – ценность, не имеющая культурной специфики. В этом, в частности, состоит один из главных принципов буддизма, лежащего в основе японских этических традиций. Но с такой позиции западному человеку выступать сложно, потому что он сам слишком часто заставляет животных страдать без необходимости. Например, австралийское правительство, которое так энергично выступило против китобойного промысла, ежегодно разрешает забивать около миллиона кенгуру – устраивать настоящую бойню, причиняющую животным много страданий. То же относится к разным видам охоты, принятым в других странах, не говоря уже о страданиях животных в крупных специализированных хозяйствах.

Охоту на китов надо прекратить, потому что она причиняет неоправданные страдания социальным, умным животным, способным получать удовольствие от жизни. Но западным странам будет трудно что-то противопоставить японскому доводу о культурном стереотипе, пока они вплотную не займутся проблемой избыточных страданий животных в своих собственных странах.

Есть ли оправдания тому, что мы делаем с животными? Христиане, иудеи и мусульмане могут сослаться на священные тексты, ставящие их превыше животных. Но если не прибегать к религии, то есть отказаться от постулата о сотворении животных в интересах человека и от божественной санкции на их использование, то «вопрос о животных» встанет перед нами во весь рост. Если мы всего лишь один из огромного разнообразия возникших на этой планете биологических видов и если к другим видам относятся миллиарды животных, отличных от людей, но способных и страдать, и, напротив, радоваться жизни, то с чего мы взяли, что наши интересы всегда важнее, чем их?