О прожитом с иронией. Часть I (сборник) - стр. 12
Старушка, будучи очень совестливым человеком, решилась облегчить душу: «Иван Сергеевич, миленький, так это я все с пожаром дурацким затеяла, видит бог, не хотела, но так уж получилось, простите меня, дуру старую».
Разобравшись, что к чему, Погремухин с полчаса смеялся, смеялся до слез, до изнеможения, а тетя Дуся, сидя в мягком кресле, растерянно улыбалась.
На следующий день в приказе на поощрение по итогам учений по противопожарной обороне была и тетя Дуся, как оказалось, у нее красивая и звучная фамилия – Афанасьева, и зовут ее Евдокия Марковна. Кстати, по ходатайству Погремухина и зарплату Евдокии Марковне на две тысячи подняли. С остальными участниками «учений» шеф решил не разбираться, это же всех наказывать придется. Собственно говоря, и себя тоже. А так нельзя, не положено так.
Погода по-прежнему звала на природу, солнышко по-доброму, тепло светило и приглашало: «Плюнь ты на эти проблемы, будь добрее, береги здоровье, не ворчи…»
Кенарь-миротворец
Звонок в дверь. Открываю, смотрю – сосед, насупившийся, хмурый. В руках чемодан.
– Привет, Иван Васильевич. Что такое, что случилось? Что-то ты на себя не похож, тоскливый, лицо вон вроде как перекосило, уж не болен ли? Что случилось? А… из дома выгнали!
– Хуже. Сам ушел.
Так начался наш странный разговор.
Да, Иван Васильевич Петров ушел из дома. Как он мне заявил: «Ушел впервые и навсегда». А поскольку идти ему было некуда, жить он решил у меня, правда, я об этом еще пока не знал.
– Заходи.
Сосед, войдя, снял обувь, влез в дежурные тапочки, водрузил в угол свой чемодан. Мы прошли на кухню. По такому случаю я знал, что нужно делать, и сразу полез в холодильник: коньячок не помешает. А вот и лимончик, и колбаса. Иван Васильевич, наблюдая за мной, незаметно сглатывал слюну. Ясно было, голоден мужик.
Соседа своего я, в общем-то, знал неплохо и понимал – вряд ли он решится покинуть семью. Видимо, случилось что-то настолько серьезное, что он решился забастовать. Куда он уйдет от своей Маришки? Вредная она, да, наблюдается за ней такое. Занозистая, с гонором, тоже есть. Однако как семью держит. Вон какие ухоженные у нее и трое сыновей, да и сам Ванечка, как она его при людях величает. Всегда человеком выглядит. Нет, что-то тут не так. Иван Васильевич мухи не обидит, все в дом. Правда, маловато в дом приносит, сметчиком в средненькой строительной конторе работает, а там не так уж и много платят. Но все, что Иван получает, – все идет только в дом. Зануда, правда, Васильич, водится за ним такое. Хотя это как посмотреть. Он любое событие, любой самый мелочный вопрос сначала где-то там у себя в мозгах оценит, прокрутит, а уж потом и говорит: «Значит, так. Во-первых…». Эта фраза – его визитка, без нее он ни-ни. И, кстати, все, о чем он повествует в этих своих «первое, второе и третье», – все разложено по полочкам, все логично, все верно, и, если он что-то предсказал, как правило, то и сбывается. И душой Иван Васильевич хорош. Любит музыку, хлебом не корми, дай романс какой или оперу послушать. Глазки прикроет, в такт музыке головой покачивает, а на лице эдакая блаженная и добрая улыбка. Детишек любит безумно, поздние они у них с Маришкой, уже после тридцати пяти на свет появились. Сначала думали, без детей останутся, но потом один за другим в три года три крепыша родились. Больше решили судьбу не испытывать, хотя девчонку были бы не прочь иметь. Но года… Вот такие у меня соседи.