О душах живых и мертвых - стр. 60
Надо было снова принимать какие-то меры, чтобы спасти сына. Как человек просвещенный, барон де Барант кое-что знал о противнике Эрнеста. Он хорошо знал о Пушкине, он слышал о том, что Лермонтова ставят с ним рядом. Все это очень хорошо знал просвещенный посол. Но ведь дело случилось в России. Здесь переставали действовать, по глубокому убеждению барона, общепринятые европейские нормы. И так как дело происходило именно в России, то и действовать нужно было иначе, чем подсказывали европейские обычаи. Кто же мог помочь в Петербурге скорее и лучше, чем достойнейший граф Бенкендорф.
Посол позвонил.
– Карету! – коротко приказал он лакею.
– Поезжай, немедленно поезжай, мой друг! – в отчаянии взывала баронесса. – Спаси нашего дорогого мальчика от этих азиатов… О мое сердце! Мое бедное, растерзанное сердце!..
Посол и сам был не на шутку взволнован. Но едва он начал свой рассказ графу Бенкендорфу, как Александр Христофорович его перебил:
– Барон, я уже имею сведения о возмутительном поведении арестованного поручика Лермонтова. Как видите, ваше превосходительство, мы работаем не так уж плохо.
– Нужны ли мои комплименты вашему сиятельству! Высокое доверие монарха…
– Трудимся, не щадя сил, барон. И все-таки недосмотрели за гауптвахтой… – Александр Христофорович развел руками. – Но смею вас заверить, ваше превосходительство, поручик Лермонтов, находясь под арестом и пригласив к себе вашего сына для вторичного вызова на поединок, дерзко нарушил закон и за то будет сурово наказан.
– О, я совсем не хотел бы сурового наказания! – перебил посол. – Я хотел бы только быть вполне уверенным, что мой сын, вернувшись в Петербург, будет в совершенной безопасности от господина Лермонтова.
– А разве ваш достойный сын, делающий честь родителям, выехал из Петербурга? – Бенкендорф добродушно ухмыльнулся и прищурил один глаз. – Мне казалось, что граф Нессельроде несколько поторопился с этим сообщением.
– Его сиятельство граф Нессельроде предвидел несомненный факт, – отвечал де Барант. – Разница в несколько дней не делает погоды.
– Именно и я так разумею, – согласился Бенкендорф. – Горячо сочувствую вашей вынужденной разлуке с сыном. Чувства родителей для меня священны… Надеюсь, что барон Эрнест недолго задержится в Париже.
– Благодарю вас, граф, за эти дорогие для меня слова! Они вселяют надежду. Можете себе представить, в каком безутешном горе баронесса! – И посол склонил голову перед горем матери. – У меня есть еще одна просьба к вам, ваше сиятельство, – промолвил после паузы де Барант.
– Слушаю, чтобы исполнить, если это только будет в моих силах, – любезно отвечал Бенкендорф.
– Безусловно в ваших силах, ваше сиятельство, иначе я никогда и не заявил бы этой просьбы. Я должен повторить, – продолжал Барант, – что я не хочу сурового наказания для господина Лермонтова. Было бы вполне достаточно перевода его в какой-нибудь отдаленный гарнизон. Но это еще не все. Мне известно, что господин Лермонтов имеет влияние в некоторых кругах русского общества. Такова привилегия поэтического таланта…
Бенкендорф взглянул на посла с удивлением. Как ни велик был его опыт, он никак не ожидал, что французский посол заведет с ним разговор о русской поэзии.
– Такова привилегия таланта, – еще раз повторил де Барант, – и с этим надо считаться.