О чем плачут мужчины - стр. 2

Сидящие напротив Джованни посетители могли увидеть перед собой с иголочки одетого мужчины сорока с чем-то лет. Синие бархатные мокасины на голую ногу, белоснежная рубашка, штаны серого цвета в еле заметную бордовую полоску, удачно сочетавшиеся с бордовой каймой платка в кармане пиджака. Костюмы и обувь он шил на заказ, он всё подгонял под себя: салоны машин, костюмы, обувь – он кастомизировал каждую деталь своей жизни, кроме личной. Там у него произошёл конкретный сбой, ошибка, которую Джованни до сих расхлёбывает.

Оглядываясь назад, он предпочёл бы родиться в семье атеистов или, на крайний случай, буддистов, которые достигли состояния просветления или стремятся его достичь, а не строгих католиков. Именно католическое воспитание не позволило Джованни стать по-настоящему счастливым. Он был в этом уверен.

Джованни предпочел бы вырасти в семье, которая верит в карму. Тогда бы его оставили в покое. Буддисты вроде бы верят в то, что человек должен сам отвечать за свои ошибки. Почему его не оставили тогда наедине со своими ошибками? Он точно был бы куда счастливее, чем сейчас.

На столе замигало оповещение чата «Пацаны».

Джованни покосился на экран, легонько потряс газету, аккуратно сложил её надвое, бережно положил сигару на пепельницу и взял телефон.

«Аллора? Так куда едем?» – прочитал Джованни.

«Всё равно куда, главное, чтобы там было много тёлок», – написал Джованни в чат и улыбнулся молоденькой официантке, которая принесла обед.

Он взял со стола тканевую салфетку, разложив её на коленях, приправил салат оливковым маслом и перцем – прочитал недавно, что потенцию увеличивает именно чёрный, а не красный, как он привык думать, – и начал разрезать на маленькие кусочки моцареллу и помидоры, рассуждая о том, куда им с ребятам поехать праздновать их сорокапятилетний юбилей.

Мужчина сидел перед экраном марки «Эппл» в домашнем офисе – тридцатиметровой комнате с балконом – и закрашивал графической ручкой иллюстрации. Симоне, так звали сорокачетырёхлетнего иллюстратора, рисовал корову для бренда нового молока. Лысый, в стильных очках и модной байке красного цвета, он носил брендовые очки и одежду не для того, чтобы кому-то что-то доказать, а потому, что любил именно эту марку очков и марку байки.

Дверь медленно открылась, и Симоне почувствовал на груди прохладную руку жены. Рука была не только прохладная, но и мокрая.

– Ты меня намочила, – недовольно пробурчал Симоне, продолжая раскрашивать пятую по счёту корову в чёрно-белый.

– Мм… какие прекрасные коровки, – прошептала жена на ухо, обдав его приятным запахом обычного её аромата, смеси цитрусовых и корицы.

– Угу, – поддакнул Симоне, продолжая работать над коровьим хвостом.

Жена обошла кресло, резко сдвинув клавиатуру, уселась на край стола и откинула полотенце. Она была совершенно голая, а с мокрых волос прямо на клавиатуру капала вода.

– Нора! Чёрт бы тебе побрал, ты удалила мою иллюстрацию! – заорал Симоне и, вскочив с кресла, судорожно начал жать на кнопки, пытаясь вернуть корову на луг.

Жена, красивая женщина с острыми чертами лица и короткими чёрными волосами, растерянно пялилась на мужа, заворачиваясь в голубое полотенце.

– Прости, я не хотела… – пролепетала она.

– Бли-и-и-и-ин, ты удалила её окончательно. – Симоне брякнулся в кресло, откинул графическую ручку, снял очки и обхватил руками голову.