О чем молчат мужчины… когда ты рядом - стр. 23
– А знаешь, выставка на самом деле неплохая.
– Ладно, в следующий раз я отправлю туда тебя. Короче, на этом наш телефонный разговор закончился. Сегодня утром я был в хорошем настроении, даже прокатился на велике вдоль канала. Чувствовал себя прекрасно! – Он открывает глаза и поворачивается ко мне.
– А дальше?..
– А дальше я вернулся домой и увидел на мобильнике эсэмэску от нее: «Может быть, сегодня вечером я зайду к тебе, нам надо поговорить».
Я молчу. «Нам надо поговорить» – это запрещенный удар.
Меня больше не удивляет, что он забаррикадировался здесь, в мастерской.
– Я расположился здесь почитать, потом достал водку, потом у меня понемногу прошло желание читать, и я начал думать. Луис, истина в том, что в этой истории все как всегда. Начинается с «ты мне нравишься», переходит в «давай переспим», затем в «как это было здорово, давай повторим», а дальше в «нам надо поговорить». Ничего не меняется. И от этого нет спасения. Сперва все они кажутся такими симпатичными, а потом – словно обухом по голове. Единственная возможность изменить этот сценарий – жениться на ком-нибудь из них. Но об этом я даже и думать не хочу! – Он опять принимает вертикальное положение, дотягивается до бутылки и наливает себе еще водки. – Все. К черту, а то я своей хандрой и тебя заражу.
– Не заразишь, но и я считаю, что тебе лучше прекратить думать об этом, – говорю я, вздыхая с облегчением.
Мне довольно часто случается рисовать женщин, с которыми я занимаюсь любовью. Иногда до, и это своего рода эротическая игра, но чаще всего после. Потому что после они более естественные и искренние.
Я-то опасался, что с ним и впрямь приключилось что-то серьезное. Конечно, если человек сидит один, ему может померещиться все что угодно, например, что кто-то покушается на его свободу, а водка доделает остальное. Лео демонстрирует по временам такую странную уязвимость.
– Тебе элементарно хреново, – заключаю я.
– Еще как хреново, – соглашается он. – Так что в следующий раз своих баб держи при себе.
– Хочешь сказать, что я во всем виноват? Ну ты даешь! Может быть, в следующий раз ты постараешься держать при себе свое проклятое обаяние пианиста? – Я озираюсь вокруг, ища, чем бы отвлечь его от этой темы, и замечаю свою сумку, брошенную у входной двери. – Я сделал несколько набросков Мануэлы, хочешь взглянуть?
– Еще бы! Давай поковыряй ножом в ране.
– То есть не будешь смотреть?
– Буду, конечно, буду. Валяй, расскажи мне о твоем полном страсти уик-энде в Кьянти. Если она симпатичная, быть может, и она тоже перейдет ко мне, и ты таким образом выйдешь сухим из воды, а дурацкие телефонные звонки достанутся на мою долю.
– Бригадный подряд, мой дорогой! – Я хлопаю его по плечу и иду доставать из сумки блокнот с набросками.
Мне довольно часто случается рисовать женщин, с которыми я занимаюсь любовью. Иногда до, и это своего рода эротическая игра, но чаще всего после. Потому что после они более естественные и искренние. Мне доставляет удовольствие ловить на карандаш эту разнеженную усталость, это сладкое изнеможение, делающие тело особенно лакомым.
Что касается моих попыток приступить к работе над скульптурой, то мне явно не хватало вдохновения. Я и на Мануэлу старался смотреть, имея в виду будущую скульптуру, заставлял ее принимать различные позы, какие могли бы оказаться подходящими для работы над задуманной мною женской фигурой. Кое-какие наброски показались мне обещающими. Но чего нет, того нет, озарения так и не случилось. Наверное, мне стоило запастись терпением.