Нюрнберг. На веки вечные. Том второй - стр. 8
– Мероприятия применялись постольку, поскольку нужно было женщин и детей удалить из района боевых действий или района действий партизанских банд, однако никогда не имелись в виду жестокости или убийства женщин и детей. Никогда. Я считал правильным эти мероприятия и признаю, что они проводились, но это ни в коей степени не были мероприятия по убийству людей. Это было бы преступлением.
– Любые средства включают убийство? – уточнил советский обвинитель.
– Да, но не по отношению к женщинам и детям.
– Но в приказе сказано: любые средства в отношении женщин и детей?
– Нет, там написано «…не останавливаться перед мероприятиями против женщин и детей». Никогда немецкому солдату и немецкому офицеру не могла прийти в голову мысль убивать женщин и детей.10
Игру слов с обеих сторон из зала наблюдал Вышинский. Он был лично знаком с Кейтелем – 8 мая 1945 года вместе с маршалом Жуковым принимал он капитуляцию на правах юридического советника советского командования. Знал он и о том, что большинство приказов, которые Руденко переводил и толковал с небольшими «поправками» в пользу потерпевшей стороны, исходили от Гитлера и Гиммлера и только визировались Кейтелем по должности. Никуда не денешься. За то многие за глаза и называли его «Лакейтель».11 Но прощать ему этого он не спешил. Во-первых, ненавидел его по причине слишком уж долгой капитуляции – не мог простить старику то, что он не в силах был смириться с разгромом своей, некогда великой, армии. А во-вторых, презирал за… ту же капитуляцию. Раз сдался, значит, плохой солдат. Хороший должен воевать до смерти. (Прав был Черчилль, сказавший в Фултоне, что русские уважают силу и не уважают слабость.) Потому по нему он уже принял решение – смерть – и даже поднял в честь этого тост накануне вечером, за ужином в «Гранд-отеле». И показания его мало интересовали всесильного сталинского палача. Они были нужны для другого. То есть, для других…
Вильгельм Кейтель
Руденко прервал ход его мыслей:
– Сейчас я хочу обратиться к вопросу об обращении с советскими военнопленными. Я не намерен вас допрашивать по вопросу о клеймении советских военнопленных и других фактах, они достаточно известны Трибуналу. Я вас хочу спросить по поводу одного документа – доклада Канариса от 15 сентября 1941 г. Он зарегистрирован под номером ЕС-338. Как вы помните, даже германский офицер обратил внимание на исключительный произвол и беззаконие, допускаемые в отношении советских военнопленных. В этом докладе Канарис указывал на массовые убийства советских военнопленных и говорил о необходимости решительного устранения этого произвола. Вы были согласны с положениями, которые выдвинул Канарис в своем докладе на ваше имя?
Кейтель округлил глаза.
– Канарис? На мое имя?! Мне ничего не известно об этом документе!
– Представляю его вам для личного ознакомления…
Кейтель внимательно стал изучать протянутую прокурором бумагу. Она была выполнена на бланке руководителя абвера, на ней стояла его подпись, но фельдмаршал не мог вспомнить, чтобы Канарис высылал ему нечто подобное.
– Клянусь вам, это… этого не может быть! Я не получал от покойного Канариса подобного документа!
Руденко в ответ только натянуто улыбнулся:
– Ясно. Будете изворачиваться…
В это время в кабине советских переводчиков сидели Татьяна Трубецкая и ее помощница Нина Шацкая. Княгиня диктовала, а помощница записывала, краем уха слушая речь подсудимого через наушники: