Нюрнберг. На веки вечные. Том второй - стр. 32

– А вы, что, были против такой идеологии? – уточнил Руденко.

– Скажем так, я не всегда был ее проводником. Так, в августе 1941 года Гиммлер приехал ко мне в Минск и попросил организовать для него массовый расстрел партизан. Я был против мероприятий подобного рода, и тогда Гиммлер обратился с этой же просьбой к приехавшему вместе с ним начальнику полиции рейха Артуру Небе.39 Он быстро собрал зондер-команду и организовал публичную казнь. Когда мы с ним наблюдали за ее осуществлением, он спросил у меня о причинах моего отказа. Я ответил ему, что, на мой взгляд, акции подобного рода делают из наших солдат абсолютных варваров и невротиков. Гиммлер задумался, вгляделся в эту картину и, вникнув в правоту моих слов, расчувствовался до такой степени, что ему стало плохо.40 Однако, сути проводимой им и его товарищами из Берлина политики это не изменило.

Руденко прервал его рассказ:

– Обращаю внимание суда на то обстоятельство, что материалами следствия собраны данные, подтверждающие эту историю, это факт!

Допрашивая очевидно выгодного свидетеля, Руденко, к удивлению наблюдавшего за процессом Даллеса, выступал не как обвинитель, но как адвокат. В таком его поведении, как считал разведчик, явно крылось что-то неладное…

Прокурор меж тем продолжал:

– Принимая во внимание, что ваше поведение шло несколько вразрез с требованиями идеологии и ее проводников – главарей рейха, – многие из которых сейчас на скамье подсудимых, скажите, не повлекло ли это для вас каких-либо неприятностей по службе?

Свидетель замялся.

– Нельзя сказать, чтобы это были неприятности в классическом смысле. Но до войны я был депутатом рейхстага, а меня оттуда сняли и кинули после сравнительно тихого и сытого Бреслау в Минск – якобы для борьбы с партизанами, хотя я не полицейский, а кадровый военный.41 Сами решите, можно ли это классифицировать как неприятность…

Руденко понимающе покачал головой.

– Вернемся все же к идеологии главарей рейха. Только ли Гиммлер… вернее, считаете ли Вы, что речь Гиммлера, в которой он потребовал уничтожения 30 миллионов славян, отражала его личное мировоззрение, или это мировоззрение, по Вашему мнению, являлось вообще национал-социалистским?

Бах-Зелевски как по писанному протараторил:

– Сегодня я считаю, что это явилось логическим следствием всего нашего национал-социалистского мировоззрения.

– Сегодня? – уточнил глава советской делегации обвинителей.

– Сегодня, – кивнул его собеседник.

– А какое мнение у Вас было в то время? – в вопросах такого рода в исполнении Руденко Даллес увидел обыгрывание той части спектакля, которая отвечает за правдоподобность слов допрашиваемых. Делать из матерого гитлеровца и палача здесь борца за справедливость было бы излишне, а потому все же маленькое черное пятнышко он решил примерить на себя добровольно – ну или потому, что знал, какова может быть месть могущественного советского обвинителя.

«Да, кстати, – подумал Даллес, – а почему советского? Он ведь арестован американскими оккупационными властями… Видимо, жест доброй воли друга Роберта другу Роману… Хотя, почему, если арестован, на нем нет робы? Почему он сравнительно прилично одет? Надо бы адресовать этот вопрос главе нашей делегации обвинителей…»

Размышления его прервал ответ Бах-Зелевского: