Няня поневоле - стр. 7

- Не самая лучшая идея, - бурчу я, стараясь отвлечься от глупых подозрений и страхов.

- Это еще почему? – вскидывает черную бровь Назаров.

- В зимних садах обычно большая влажность, - тараторю я, вспоминая оранжерею в доме мужа. – Плюс садовники опрыскивают растения. Все эти химикаты испаряются в воздух и никуда не деваются. А маленькому ребенку вредно дышать этой дрянью.

- Разумно, - кивает Назарет. – И что вы предлагаете? – спрашивает серьезно, но руку мою из своей не выпускает.

- Лучше гулять на свежем воздухе, - замечаю я, осторожно доставая ладошку из лапищи Назарета. Он снова усмехается. Смотрит внимательно и бросает неторопливо.

- А если дождь или снег?

- Придется поставить коляску под навесом…

- Согласен, - бурчит Назарет, засовывая руки в карманы защитного цвета штанов. И становится похож на шпану. Да еще эта майка, обтягивающая торс, добавляет сходства с хулиганьем.

«Гоп-стоп, мы подошли из-за угла!»

Но тонкие пальцы, скользящие по кованым перилам, явно после свежего маникюра. И холеная самодовольная морда говорит, что я ошибаюсь.

Сергей Юрьевич Назаров – известный меценат и коммерсант. Он богат и влиятелен. И если верить моей сестре, давным-давно скупил всю недвижимость в округе.

- На первом этаже кухня, столовая, библиотека и хозяйственные помещения. А в цокольном – спортивный зал и бассейн.

- А мне Марк Сергеевич позволит им иногда пользоваться? – спрашиваю, набравшись наглости.

Назаров поднимает на меня изумленное лицо и весело хохочет.

- Мы с ним обсудим.

7. 7

Линара

Шестью месяцами ранее

- Да, спасибо! Спасибо! Какое ЭКО? Мы сами справимся! – радостно восклицает муж, разговаривая по телефону. Закончив беседу, обводит довольным взглядом столовую, где завтракает вся семья, и, откинувшись на высокую спинку стула, заявляет непререкаемым тоном.

- Анализы хорошие, Аполлинария! Молодец, поздравляю. Теперь нам нужно подумать о наследнике.

Подавив приступ ярости, киваю. Ненавижу, когда меня зовут полным именем, и всегда прошу сокращать до Полины. Но мой муж упорно называет меня Аполлинарией.

Муж.

Будто со стороны смотрю на мужчину, сидящего напротив, и цепенею от ужаса.

«Это все твое!» – насмешничает внутренний голос.

Федор Ильич Шмелев - фактический владелец ФИШТ-банка и нескольких заводов - для своих шестидесяти трех выглядит великолепно. У него хорошая фигура – сказываются занятия в спортзале. Отличная шевелюра русых волос – не обошлось без окрашивания и разных масок в салоне. На лице никаких морщин – ботокс и другие укольчики исправно колет личный косметолог. На тонких холеных пальцах мужа переливаются перстни с сапфиром и бриллиантами. А бриллиантовая булавка в синем галстуке от Бриони и золотой Ролекс лишний раз подтверждают статус моего муженька.

Тонкий парфюм обволакивает столовую и мешает мне сосредоточиться на завтраке. Кажется, вся еда провонялась им. И собственным запахом Федора, конечно.

«Какими духами ни облейся, моложе не станешь, - думаю я, снова ругая себя за малодушие. Зачем послушала родственников и вышла замуж за старика? Кем стала в его руках? Послушной игрушкой. Посторонним людям Шмелев может показаться добродушным интеллигентом. Он цитирует наизусть Бродского и Мандельштама, может с ученым видом порассуждать про бозон Хиггса и об экономике в стране и в мире. Зато когда мы остаемся одни, весь интеллект мужа испаряется напрочь, а на смену ему приходят самые низменные инстинкты. За закрытыми дверями мой муж не воздержан в еде и в сексе. А еще дикое, почти деспотичное желание власти распространяется не только на сотрудников его многочисленных предприятий, но и на меня. Прислуга и домочадцы ловят  каждое его слово и со всех ног несутся исполнять. И если на других муж может наорать или лишить премии, то меня в случае непослушания ждет другая участь. Пощечина или ремень. Все зависит от тяжести проступка. Вся моя жизнь в одночасье попала под пристальный контроль Шмелева. Если я обращаюсь за медицинской помощью, то врачи докладывают ему о моем состоянии здоровья. Вот сегодня позвонила гинеколог и доложила результаты моих анализов. Из  близкого когда-то окружения мне разрешено общаться только с родителями и сестрой. Остальные люди – подруги и родственники - как-то сами собой рассосались.