Ну, волк, погоди! Или новые приключения оборотня Тени - стр. 11

Судорожно оглядываюсь, но резко одёргиваю:

– Ишь, устрашилка! Ну, свистит кто-то, ну, шерсть дыбом, ну, зубы стучат. П-п-подумаешь!

Тут сердце заколотилось, как у барана перед жертвоприношением, того и гляди пробьёт рёбра изнутри. Уши сами собой прижались к голове, а хвост – вот ведь полено трусливое – отгрызу, отдам в баню мочалом! – вжался между задних лап.

– Эй, кто там! Выходи! Не убью!

Тут мелькнула ярко-жёлтая вспышка.

Корка на спине растаяла и поползла вниз ледяными струйками. Кто ж скулит тонко, жалобно? Неужто я сам? Гнить мне в катакомбах пустой шкурой, пугать потолок мёртвыми глазами.

Да. Лягу. Умру. Здесь и сейчас. Зачем возвращаться? В моём родном лесу уж давно стая оборотней хозяйничает. Ежели бойня, не уступлю, но против стаи не выдержу.

А Грёза, она… Что Грёза? Приказывал же себе: забыть о ней!

Иной раз демон забавлялся: – Катись, яблочко по блюдечку, покажи полудницу.

Рычу:

– Прекрати!

В ответ неизменный тонкий смех. Яблоко крутилось, на блюде вырисовывался облик полудницы.

Вот она с боевым мечом, в другой руке – отрезанная голова монгольского дива глазами-щёлочками вращает, ядом плюётся. Полудница с того заливисто хохочет. Вокруг сеча; трубит победу Индрик-зверь Мары Моревны.

Иной раз показало блюдо хоровод. Макушка лета, праздник Иван Купала. Славные игрища, костёр, смех, песни. Грёза наводит морок; ищут деревенские дурачки под цветущим папоротником блестящие каменья.

Поначалу я жадно всматривался, не мелькнёт ли в крыжовниковых глазах капелька грусти, крохотной задумчивости, тень воспоминания о Тени.

Нет.

…Вот полудница в человеческом обличии, рядом всадник на коне в богатой сбруе. Прячет Грёза смущённый взгляд под цветочным венком. Молодец ус накручивает.

– Смотг'и, 'смотг'и! – Всплескивал перстнями демон. – Нет, какая ветг'енница! – Неодобрительно качал ухоженными кудрями, притворно вздыхал. – Смег'тные пг'авы: куг'ица не птица …

В другой раз полудница невестой во главе свадебного стола; сарафан вышит скатным жемчугом. Рядом – смертный в княжеском кафтане. Пир горой, братину по кругу пустили, скоморохи пляшут. Грёза светится, от глаз по стенам яркие блики, на лице полуулыбка.

– Бг'ачное ложе смотг'еть будем? – как бы невзначай интересовался демон. Кривился: – Тьфу, гадость. Непг'еменно!

Отворачиваться нельзя. Закрывать глаза запрещено: ошейник чутко шипит на непослушание. Поэтому научился равнодушию: ну, полудница, и что? Мало ли полудниц по лесу смертных очаровывает. Вон, какой славный узор по краю волшебного блюда выведен, а по земляному полу червяк извивается…

Затем демону надоела забава. И я лишился возможности видеть полудницу.

Рыщу по катакомбам колдовской свиток. С ним обретёт Филотанус власть безмерную: лес – под топоры, Кощея – в темницу, нашу речь заменить на иноземную, деревянных человечьих идолов – в костёр, неугодных – в расход, людей – в скотское рабство. Меня, игрушку безвольную, швырнёт на забаву злыдням. Те уж давно облизываются. Припомнят и отрезанные крылья, и обломанные рога, выбитые зубы и скаредные шутки.

Не хочу! Умру здесь и сейчас. Поделом. Я и так давно мёртвый. Уже и забыл, каково быть живым. Каково это бегать человеком. Начал жить человеком, закончил нечистью в ошейнике раба. Оборотень Тень – лишь промелькнувшая тень на каменной стене пещеры жизни. Звено в оковах бытия… Ни памяти, ни следа, ни тени.