Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого - стр. 6
– Нишкни, Илюха! Здесь тебе не Аньстердам!
– Знамо дело, Питер – мать его через пресвятую троицу – бурх!
– Ну и чем те Питер не ндравится? Тут тоже жить можно! Намедни была свадьба у Головиных – так всем прохожим по чарке наливали!
Я на мгновение просыпаюсь от апатии:
– У кого свадьба?
– Так эта… Иван Михайлович за вдового князя Трубецкого дочку выдавал.
– Которую?
– Да как же ее… Эту… Ольгу Ивановну!
Он втягивает голову в плечи, чрез всю крестьянскую толстокожесть понимая, что смолол лишнее и можно крепко получить по загривку; но мне никогда не нравился обычай карать дурных вестников. Да и сил нету.
Н-да. Была у меня невеста.
Давным-давно. Тысячу лет назад, наверно.
Дай Бог ей счастья с Трубецким. Сенатором и князем. У которого внукам скоро в полк записываться. Чью фамилию носит бастион, где меня держали полгода. А я боялся, что стар для нее!
Похоже – мне в самом деле пора.
– Поворачивайся, Александр свет Иванович – изволь откушать… Молочка горячего, с медом… Вот сало медвежье топленое: давай-ка пей, пока не застыло…
– Когда ж вы от меня отстанете, ироды! Дайте хоть помереть спокойно. Пожил, пора и честь знать.
– Нет, миленькой, – не время тебе. Когда Илюшка-внучок только привез твою милость, и впрямь смертушка в головах стояла. А теперича хочь маленько, но назад отшагнула. Так мы ее шаг за шагом, да и спровадим!
– Зачем?
– Зовет она тебя, значится… К себе манит… Не слушай проклятую! Тебе, батюшка, жить долго надо.
– Не хочу.
– Великий грех и адская гордыня – от Божьего дара отказываться. А окромя того… Я ведь, сущим младенцем бывши, застал ишшо блаженной памяти государя Михаила Феодоровича, о здравии его в церквах возглашали… Сочти, сколько лет на белом свете прожил. И во всю свою жизнь не слыхивал, чтобы кто перед царем за мужиков заступался!
– Дозаступался – сам видишь, чем дело кончилось.
– Понятно, оболгали тебя бояре.
– Уймись, дед Василий. Сам я виноват. Глупость сгоряча сделал: себя погубил, а проку никакого.
– Прок есть: зачтется сие перед Господом!
– Вот и я думаю, что пора к Господу. Или кто там за него. Да не огорчайся так. Хочешь, выпью твои снадобья, хоть и воняют. Все равно от них ни добра ни худа не будет.
Старик с юношеской резвостью устремляется к печке: главное правило его фармакопеи, что все должно быть горячим. Он тощ и малоросл. Легок, как сухая щепка. Надо же – Михаила помнит! Стало быть, ему не меньше восьмидесяти. Может, и врет. Обычно крестьяне столько не живут: раньше израбатываются. Впрочем, не похоже, чтобы он сильно усердствовал за сохою – даже в молодости. Скорее знахарь, чем пахарь. Травознатец, шарлатан, немножко колдун (когда приходский поп отвернется). Встречаются такие мужички, нехватку телесной силы восполняющие хитростью. Внучок у него покрепче телом, но ум унаследовал. В Амстердам у меня попал за успехи в школе – а вообще-то семью не слишком хорошо знаю.
Вот и пришло наказание за мою доброту.
– Пей, миленькой: не гляди, что запах, – медвежье сало, оно завсегда духовитое. Чем крепше дух, тем больше в ем пользы! Этакое доброе лекарство тебе сам дохтур Быдлов не пропишет! Ищо барсучье от легошного недуга помогает. А уж самая сила – волчье! Погоди, по первотропу тебе волка затравим, гладкого да жирного! Да в баньке с травами пропарим, лихоманка-то и уйдет.