Новая Зона. Хрустальная угроза - стр. 19

– Ну да, думал, – подтвердил Ворон его догадку. – Пожалуй, я отнесся бы к этой женщине мягче, если бы не подозревал. Но браться за это дело я не хочу все равно. Можешь назвать это нежелание интуитивным.

Денис кивнул, принимая это решение. Сталкер мог обзывать его джентльменом сколько душе угодно, но ни одна женщина в мире и ее благополучие не стоили потери дома и той видимости благополучия и счастья, которое он обрел, живя здесь.

Денис спал. Он знал об этом столь же ясно, как и о том, что солнце встает на востоке, а не на западе, вот только управлять сновидением или проснуться было выше его сил. Теоретически, конечно, можно себя ущипнуть, но для этого необходимо поднять руку.

Перед глазами стояла Москва. Она казалась непривычной. Не такой, к которой привык Денис. Могло лишь казаться, что Зона почти неизменна. На самом деле той, старой Москвы из его юности уже нет, она изменилась, повзрослела. Однако во сне все еще оставалась едва образовавшейся.

Умытый, словно после весенних дождей, чистый город. Пустынный. Красивый, словно на картинке туристического буклета. Все здания и асфальт будто вымыты с мылом. Дом сталинской постройки по правую руку выглядел игрушечным. Из распахнутого окна на втором этаже лилась тихая музыка. Денис пытался вслушаться в слова, но не мог понять их смысла. Да и мелодию вряд ли смог бы воспроизвести…

Стоп! Откуда в Зоне все это?!

Однако сон продолжался, а Денис все шел вперед по знакомой до стонущей боли под ребрами и в то же время безымянной улице. Кажется, Ворон говорил, что жил где-то на Строителей? Как бы не оказалось, что и сам Денис там жил. Впрочем, не только на Юго-Западе ведь такие дома. И шум… детский смех!

«Хозяева Зоны» не смеются – о чем о чем, а об этом Денис прекрасно знал еще с того времени, когда сам едва не стал одним из них. Но детский смех слышался отчетливо, а войдя в круглую арку и оказавшись в просторном дворе, он смог убедиться в его реальности.

На детской площадке сидели «хозяева» – как они сами себя мнили, – те, кого звало эмиониками все остальное человечество. Они смеялись и говорили, раскачиваясь на качелях, съезжая с горок, вися на турникетах.

Что за бред?! Эмионикам давно уже не требовалось разговаривать промеж собой. Они общались мысленно.

Мальчишка лет десяти вдруг отвлекся от разговора и пристально взглянул в его сторону. Разумеется, на таком расстоянии рассмотреть его не удалось бы при всем желании, но то в реальности, а сейчас Денис мог в подробностях описать черты лица, вздернутый нос, светлые волосы и темно-серые глаза.

– А ты вырос! – сказал мальчишка радостно и восхищенно оглядел Дениса с ног до головы.

– Не приближайся! – Денис опоздал с этим восклицанием, поскольку мальчишка в один миг оказался рядом.

– Поздно спохватился, – заметил тот.

Почему-то разговор получался совершенно нормальным. Раньше в подобных снах Дениса пытались напугать или подкидывали ему всякие образы, наводящие на смысл, но никогда не воспринимающиеся однозначно, а сейчас – просто беседа, ничего более. Как равный с равным.

– А мы никогда и не считали тебя изгоем, отщепенец, – проговорил мальчишка. – Ты перешел на их сторону сам, но, вероятно… – Он снова посмотрел на Дениса восторженно, взросление стоило предательства.

Почему-то при этом в голове Дениса очень ясно оформилась мысль про взросление, старение и смерть, но вестись на нее он не счел нужным. Да, люди стареют и умирают – это неизбежно. Но вот после этого у них существует масса вариантов. Никто не возвращался из-за грани, и это позволяет верить. Во многое. Кто-то отдавался в лоно религии. Ворон, например, верил в то, что люди рождаются снова и снова до той поры, пока не повзрослеют духовно. Тогда жизнь и посмертие просто перестанут для них существовать раздельно.