Новая Ты - стр. 36

Кажется, я начал понимать, почему Хендерсон так любит импровизацию. Свобода опьяняет. Я не собирался его убивать, но нельзя безнаказанно жаловаться с телеэкрана, что тебя не устраивает «куст» твоей подруги, и поливать дерьмом Кейт Хадсон перед толпой уродов, и рассказывать всем направо и налево про свои онанистские привычки, и открывать дом для незнакомцев (через десять минут после нашего прихода пароль от вечеринки не перепостил в «Твиттере» только ленивый). Нельзя смеяться над людьми, которых даже не знаешь.

Вечеринка затягивается, потому что гости (в основном – начинающие бесперспективные комики-нищеброды, пускающие слюни на успех Хендерсона) никак не отпускают его и не расходятся. Я слышу их болтовню о шмотках «Американ аппарел» и восторги по поводу вечеринки («У меня даже зубы болят от смеха»). Интересно, что с ними со всеми будет. В Эл-Эй не так много особняков, а на телевидении – вакансий.

Торчать в шкафу неудобно. У меня затекла шея. В голове вертится мысль: бросить все и вернуться в Нью-Йорк. Но мне нужно поставить точку. Слова Хендерсона задели меня за живое, и теперь я не успокоюсь, пока не узнаю, почему Эми говорила обо мне такие ужасные вещи. Если уйду сейчас, до конца жизни буду мучиться, гадая, действительно ли я так плох в сексе. К тому же Хендерсон – единственный человек, который знает, где сейчас Эми. Такой шанс упустить нельзя.

Наконец внизу раздается оглушительное «бум» – во всем доме опускаются автоматические жалюзи. Гости разошлись. Слышно, как Хендерсон насыпает себе хлопья в миску, смотрит выступление Сета Майерса, потом запирает двери – вот умница, хороший мальчик! – и поднимается наверх. Ко мне.

Все одинокие мужчины одинаковы: хоть Хендерсон, хоть мистер Муни. Мое сердце колотится. Я замираю и прислушиваюсь, как он готовится ко сну.

К счастью, его вечерний туалет ограничивается чисткой зубов и втиранием дьявольского зелья в драгоценное личико. Потом он возвращается в спальню, открывает бутылку с оксикодоном, высыпает в ладонь снотворное и ксанакс, глотает, запивает. Выключает свет. Дрочит немного и засыпает.

Когда раздается размеренный храп, я открываю дверь. Спасибо, таблетки, – Хендерсон абсолютно неподвижен. Спасибо, голливудские стандарты и салоны эпиляции, – у него на теле ни одного волоска. Стягиваю кабельными хомутами его запястья и – хоть это и унизительно (как я скучаю по своей клетке, где не приходилось опускаться до подобных низостей!) – отдергиваю одеяло и связываю ноги. Прикрываю мягким одеялом и даю пощечину. Ничего. Еще раз. Опять впустую. Снова и снова, пока он не приходит в себя и не начинает орать. Ведет себя как ребенок. Надеваю наушники и терпеливо жду, когда он смирится с обстоятельствами. Играет саундтрек к фильму «Парни из Джерси», совсем не хипстеркий музон. Наушники у Хендерсона шикарные: никаких посторонних звуков. Наблюдаю, как он мечется, словно издыхающая акула.

Когда комик затихает, снимаю наушники и беру его «Айпэд». Спрашиваю пароль. Вместо того, чтобы спокойно ответить, он начинает метаться и стонать:

– Нет, нет, прошу, нет…

Подношу к его лицу разделочный нож от Рейчел Рей. Берет себя в руки.

– Марджи девятнадцать.

– Что за Марджи? – спрашиваю я простодушно.

– Моя жена.

Смотрю на него вроде как с удивлением.