Новь - стр. 13
Он продолжал стоять перед окном – и думал, грустно и тяжко думал о предстоявшей ему поездке, об этом новом, неожиданном повороте его судьбы… Он не жалел о Петербурге; он не оставлял в нем ничего особенно ему дорогого; притом же он знал, что вернется к осени. А все-таки раздумье его брало: он ощущал невольную унылость.
«Какой я учитель! – приходило ему в голову. – Какой педагог?!» Он готов был упрекнуть себя в том, что принял обязанность преподавателя. А между тем подобный упрек был бы несправедлив. Нежданов обладал достаточными сведениями – и, несмотря на его неровный нрав, дети шли к нему без принужденья, и он сам легко привязывался к ним. Грусть, овладевшая Неждановым, была то чувство, присущее всякой перемене местопребывания, чувство, которое испытывают все меланхолики, все задумчивые люди; людям характера бойкого, сангвинического, оно незнакомо: они скорей готовы радоваться, когда нарушается повседневный ход жизни, когда меняется ее обычная обстановка. Нежданов до того углубился в свои думы, что понемногу, почти бессознательно, начал их передавать словами; бродившие в нем ощущения уже складывались в мерные созвучия…
– Фу-ты, черт! – воскликнул он громко, – я, кажется, собираюсь стихи сочинять! – Он встрепенулся, отошел от окна; увидав лежащую на столе десятирублевую бумажку Паклина, сунул ее в карман и принялся расхаживать по комнате.
– Надо будет взять задаток, – размышлял он сам с собою, – благо этот барин предлагает. Сто рублей… да у братьев – у их сиятельств – сто рублей… Пятьдесят на долги, пятьдесят или семьдесят на дорогу… а остальные Остродумову. Да вот, что Паклин дал, – тоже ему… Да еще с Меркулова надо будет что-нибудь получить…
Пока он вел в голове эти расчеты – прежние созвучия опять зашевелились в нем. Он остановился, задумался… и, устремив глаза в сторону, замер на месте… Потом руки его, как бы ощупью, отыскали и открыли ящик стола, достали из самой его глубины исписанную тетрадку…
Он опустился на стул, все не меняя направления взгляда, взял перо и, мурлыча себе под нос, изредка взмахивая волосами, перечеркивая, марая, принялся выводить строку за строкою…
Дверь в переднюю отворилась наполовину – и показалась голова Машуриной. Нежданов не заметил ее и продолжал свою работу. Машурина долго, пристально посмотрела на него – и, направо и налево покачав головою, подалась назад… Но Нежданов вдруг выпрямился, оглянулся и, промолвив с досадой:
– А! Вы! – швырнул тетрадку в ящик стола.
Тогда Машурина твердой поступью вошла в комнату.
– Остродумов прислал меня к вам, – проговорила она с расстановкой, – затем, чтобы узнать, когда можно будет получить деньги. Если вы сегодня достанете, так мы сегодня же вечером уедем.
– Сегодня нельзя, – возразил Нежданов и нахмурил брови, – приходите завтра.
– В котором часу?
– В два часа.
– Хорошо.
Машурина помолчала немного и вдруг протянула руку Нежданову…
– Я, кажется, вам помешала; извините меня. Да притом… я вот уезжаю. Кто знает, увидимся ли мы? Я хотела проститься с вами.
Нежданов пожал ее красные холодные пальцы.
– Вы видели у меня этого господина? – начал он. – Мы с ним условились. Я еду к нему на кондицию. Его имение в С… ой губернии, возле самого С.
По лицу Машуриной мелькнула радостная улыбка.
– Возле С! Так мы, может быть, еще увидимся. Может быть, нас туда пошлют. – Машурина вздохнула. – Ах, Алексей Дмитрич…