Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов - стр. 83
Продолжая пребывать в некоей умственной прострации, я одновременно думала о правильном формулировании вежливого прощания со взрослыми в такой запредельной ситуации; о ждущей меня бабушке, верно, поливающей сейчас в саду флоксы; о том, как бы вывернуться половчее и убежать отсюда поскорее и подальше, и еще почему-то о разноцветных чашках и бутылках, подрагивающих и позванивающих на деревянном столе.
– Никогда в жизни не видел подобной красоты!
Меж тем, со стоном вдохнув кубик дополнительно воздуха, ошалелый пожилой человек одной рукой удерживал меня за косы, а другой еще пытался их поглаживать. Одновременно он упрямо впивался в мои нежные соски своими краснющими, как у вампиров, губами, пытаясь их всосать в глубины своего, видимо, бездонного рта. Потом я скорее увидела, чем почувствовала, что польские джинсы уже стянуты с моих бедер; пылкая соседская прыть возрастает и прогрессирует все дальше и глубже; а этот сумасшедший с его дикими, глупыми и еще самую чуточку смешными поцелуями быстро опускается ниже и ниже талии. Вот его раскаленная ладонь щекотно копошится между моих бедер; в том месте даже я сама себя никогда не трогала.
В конце концов председатель почти совсем оказался на коленях под столом, постепенно увлекая меня туда же. Я же пока держалась на ногах твердо, все более и более находя ситуацию неловкой, неуместной и недостойной. Как вавилонская башня на своих непутевых строителей, взирала я сверху вниз на его аккуратную серебристо-пепельную макушку. Потом взяла со стола и решительно вылила на эту самую макушку тягуче-сладкую зеленую жидкость из наполовину полной бутыли с ликером. Квадратная бутылка потом выпала из моих рук и покатилась по полу со страшным грохотом, но не разбилась. Как бы очнувшись от глубокого сна, Валентин Григорьевич оторвался от моего сильно загорелого тела и удивленно посмотрел сначала на бутыль, потом на меня большими круглыми глазами с сильно увеличенными зрачками, занявшими почти все его глазное яблоко. Его затуманенный-задурманенный взгляд «плыл», как у пьяницы, с головы на лицо стекали липкие зеленые струи, как у водяного.
Тут-то я легкой горной серной перескочила через пожилого председателя ближе к двери и, стараясь по возможности сдерживать дрожь и торопливость, опять оделась. «Анжелика в Новом Свете», как и вся литература, продолжала лежать на еще теплой скамье. С минуту помешкав, я все же взяла только ее. Валентин Григорьевич окончательно пришел в себя, поднялся с пола, оправил одежду и салфетками в голубых незабудках стер с лица ликер.
– Это тебе мой подарок, Никочка! Можешь не возвращать. Бабушке и маме ничего не рассказывай, ведь ты уже взрослая.
– Не расскажу! – твердо и уверенно кивнула я, демонстрируя отчаянное спокойствие. Да мне самой в голову бы никогда не пришло рассказать кому-либо о себе такое, стыдно ведь до невозможности.
– Умница! А еще забери с собой конфеты, подари родителям. Можно я тебя по-дружески в щечку поцелую на прощанье. Ведь мы теперь с тобой друзья, да?
– Хорошо, по-дружески можно! – гордым кивком позволила я, волевым напряжением удерживая серьезные сомнения, смущение и страх. Однако Валентин Григорьевич и в самом деле деликатно и нежно поцеловал именно туда, куда обещал. Наконец-то я была свободна и смогла крикнуть ему: «Всего хорошего!», пулей вылетев за дверь.