Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов - стр. 58
– Мой папа тоже профессиональный художник, – решила я своим рассказом немного отвлечь от сплина грустного творца. – Может быть, вы с ним знакомы. – И я назвала имя отца.
– Да, я с ним хорошо знаком. – Мимолетная кривая усмешка скользнула по лицу художника и скрылась в уголках губ. – Разрешите откланяться. Я, к сожалению, должен спешить. Совсем забыл! Всего хорошего, и спасибо за посещение.
– Всего хорошего… – ответили мы нестройным, разочарованным хором, недоуменно глядя вслед торопливо удаляющемуся прочь маэстро.
– Ты его чем-то обидела. Настоящие таланты всегда ранимы! – констатировала Майя факт ретировки портретиста уверенным тоном врача-патологоанатома на вскрытии.
– Да уж точно, творческие натуры почти всегда обидчивы и болезненно чувствительны. В этом ты, Майя, права! Наверное, им действительно больно и тяжело воспринимать чужую критику. Если критики так хорошо и уверенно знают, как надо, вот взяли бы и сами сделали правильно. Так ведь нет, критиковать других на самом деле гораздо удобнее, спокойнее и требует меньших затрат энергии.
– Разве мы его собирались критиковать?
– А не пойти ли нам, девушки, сейчас на фотовыставку «Эротика XX столетия» в Манеже? – подхватил нас обеих под локти принявший барственный, вальяжно-игривый вид Коля. Ему в тон мы манерно рассмеялись, в свою очередь напустив на себя вид благородных, но согласных на небольшие шалости девиц.
На эротике мы все наконец-то расслабились и улыбались, улыбались, улыбались друг другу без конца. Фотовыставка мне понравилась, она оказалась весьма обширной и впечатляющей. Черно-белые плакаты начала века с безумно миленькими, игривыми и кокетливыми барышнями-куколками в кружевных панталончиках, в как бы совсем случайно падающих с их невинных округлых плеч бретельках и в неизменных вампирно-хищнически прильнувших к их пухлым щечкам и губкам сердечком спирально завитых локонах радовали почти детской непосредственностью. Пин-арт середины XX века, где хорошенькие, веселенькие и суперженственные девушки в кокетливо оборчатых, скромно приспущенных по нынешним временам мини-бикини, восхищал сердечностью, задором и солнечным оптимизмом. А усталые, до дистрофии истощенные и до изнеможения изломанные, видимо, почти непосильной для них жизнью и каторжным трудом знаменитые современные фотомодели, частенько очень некрасивые от природы, вызывали у зрителей благородные чувства сострадания и желания помочь ближним и дальним. Мне иногда нравилась подобная антиэстетика и упадничество в оценках женской красоты, а Николай назвал это торжественно обожествляемым уродством.
Как и положено джентльмену, нам с подругой он сделал по сногсшибательному комплименту. Товарищ заявил, что я напоминаю ему Мэрилин в последний, самый драматический период ее жизни, а Майя удивительнейшим образом схожа с Эвой Гарднер в самом начале ее звездной карьеры. Естественно, что фотопортреты обнаженных форм двух этих дам в вышеупомянутые периоды глянцево красовались прямо перед нашими восхищенными взорами. Может быть, и впрямь похожи, мужчине виднее.
Над древним Кремлем, над всей красной Москвой растекался золотисто-медовый, святой, отрадный сердцу звон колоколов. Я приостановилась и заслушалась.
– Это к счастью, ребята.
Терпеливые друзья тоже остановились где-то на полшага впереди меня, продолжая негромко беседовать. Невдалеке сияли гордым золотом купола белого, вновь отстроенного храма Христа Спасителя. Вспомнились наши с Майей школьные обязательные уроки плавания в фундаменте храма, в тридцатых годах взорванного и затем переделанного под бассейн «Москва» где-то в шестидесятые годы. Ирония судьбы рассмешила меня, и я даже зафыркала: а в самом деле – плавать в соборе, надо же такому было в жизни случиться.