Номер 11 - стр. 24
Мы шагнули в комнату, где было немногим светлее, чем в прихожей. Натиску полуденного солнца с успехом противостояла толстая занавесь из плюща, закрывавшая большую часть окон, и в этой зеленой гуще копошились и порхали птицы. Некоторые садились на ветки и, склонив головки набок, с любопытством посматривали на нас блестящими глазками. Это была та самая комната, в которую мы заглядывали днем ранее. Посреди стоял длинный и узкий обеденный стол с массивными коваными канделябрами на обоих концах, на стене висела большая странная картина – наполовину абстракция, наполовину пейзаж, она занимала почти всю стену напротив окон. Вероятно, некогда стены были белыми, но теперь изрядно посерели, все углы были затянуты паутиной, свисавшей с облупившейся лепнины. Это была холодная и безрадостная комната.
– Так ты отдашь мне карту? – Женщина снова протянула руку.
– Сперва чай, потом карта, – нараспев произнесла Элисон, ни капли не смутившись.
Птичья Женщина сверкнула глазами и вышла из комнаты, решительно захлопнув за собой дверь.
Я бросилась к двери, подергала ручку – без толку.
– Что ты натворила? – взвыла я. – Мы попались! Она заперла нас!
Элисон не спеша приблизилась и легким, небрежным движением открыла дверь.
– Успокойся! Ручка поворачивается в другую сторону. Мы можем уйти в любой момент.
– Тогда давай уйдем сейчас! – взмолилась я. – Она не хотела нас пускать. И на лице у нее написано «убила бы вас». А эти ее… штуки на губах, в носу? А татуировки?!
– Куча народу делает себе татушки. И с чего ты взяла, что она не хотела нас пускать? Впустила же и даже пообещала напоить чаем. – Элисон невозмутимо расхаживала по комнате, от большой картины она передвинулась к другой, поменьше, напоминавшей натюрморт и висевшей рядом с дверью. – Что это такое, по-твоему?
– Ради бога. Мы сюда пришли не на картины смотреть. Зачем тебе вообще приспичило заходить в дом? Отдали бы ей карту и отправились домой.
– Затем, что у нас другая цель. Слушай… когда она вернется, я улизну и спущусь в подвал, а ты отвлеки ее беседой.
– Что? – ужаснулась я. – Какой беседой? Я не сумею.
– Ладно, тогда… зубы ей заговаривать буду я, а ты спустишься в подвал.
– Нет! В подвал я тоже не могу.
– Но нас только двое. Выбирай, что тебе больше нравится… Слушай, вот это ведь теннисная ракетка, да? А вот это что? Похоже на футбольный мяч.
Я оттащила Элисон от картины, взбешенная ее легкомысленным поведением в столь отчаянной ситуации. Я была уверена на сто процентов, что нам никогда не выбраться отсюда живыми.
– Кстати, – сказала Элисон, – ты заметила, как она выразилась?
– Когда?
– На крыльце, когда я показала ей карту. Она сказала: «Мы удивлялись, куда она запропастилась». Не я удивлялась. А мы.
С важным видом она подняла указательный палец, довольная этим якобы безусловным доказательством ее теории. По мне же, это «мы» служило очередным доказательством – если оно вообще что-то доказывало – безумия Птичьей Женщины, и сердце заныло еще сильнее. От мысли остаться с ней наедине у меня подкашивались ноги, я просто не могла этого сделать, не могла, и все тут. И я начала склоняться в пользу того, что, в моем представлении (как ни поразительно), выглядело меньшим из двух зол.
– Послушай, Эли… я пойду в подвал. Ты оставайся здесь и разговаривай с ней.