Ноктюрн для капитана - стр. 34
– Ты. Будешь. Делать. Все, что тебе говорят!
Мне кажется, он сейчас сам разорвет меня на маленькие кусочки. Но я не сдаюсь.
– Командуй своей подругой, – отвечаю я, глядя ему в глаза с неменьшей ненавистью.
– В чем дело? Пусти ее, – слышится голос Виктора, и он толкает Питера в плечо.
Кэп ослабляет хватку.
– Второй раз тебя вижу, а сказать ты можешь только «пусти ее», – презрительно бросает Питер.
Озлобленные, все трое, мы проходим мимо дежурившего на парковке дорянина, уставившегося на нас фиолетовыми глазами. Насилие на Доре запрещено – наверное, он не видел подобных сцен даже в кино. И что он теперь думает о землянах?
Виктор проводит коммуникатором вдоль табло, оплачивая проезд, и садится за руль. Питер залезает назад, но прежде чем подвинуться и дать мне сесть, тихо говорит, чтобы не слышал Виктор:
– Кстати, хорошая мысль. Ты якобы ревнуешь меня к Хелен, этим и объясним сегодняшние разборки. Так ему и скажи. И пусть твоя подружка разнесет как можно больше сплетен о нас.
Да он просто изощренный садист. Смотрю на него со всем презрением, которое только способна вложить во взгляд, но ему все равно.
– Да, и вот еще что, – продолжает он инструктировать, словно ничего не произошло. – Если что-то совсем серьезное, приходи – где я живу, ты знаешь. Если меня нет, оставь записку. Ты вообще на бумаге писать умеешь?
– Умею, – нехотя признаюсь я.
Мама упорно учила меня писать по старинке, утверждая, что, когда пишешь рукой, мозги развиваются по-другому. И вообще заставляла как можно больше всего делать самой. Впрочем, роботов у нас и так никогда не водилось.
– Вот ключ от моей квартиры, – он прикасается своим ручным коммуникатором к моему, делая несколько настроек.
– Спрячешь записку за манжету моей рубашки. Я оставлю ее так же, на стуле – помнишь?
О, конечно, я помню. Но только присутствие Виктора мешает ответить ему как следует.
Ужин проходит безрадостно. Плав, Леди и Энн не дождались нас, и мы с Виктором сидим в столовой вдвоем. Питер исчез практически сразу, как мы оказались на базе. Я так и не поняла, то ли мы должны изображать с ним пару, то ли делать вид, что незнакомы. Тоже мне, конспиратор!
Почему-то сейчас так ясно вспомнилась мама. Обычно я стараюсь не думать о ней, чтобы не расстраиваться и не испытывать вину. Но Кэп напомнил мне…
Письмо на бумаге. При «живом» письме не видишь ошибок, они ведь не подчеркиваются автоматически. Мама учила распознавать их так: «Посмотри на это слово, – говорила она, – вглядись хорошенько. Ты видишь фальшивую букву? Вот, смотри, она заставляет все слово болеть и звучать неправильно». Она так и говорила «фальшивую». Фальшивый звук, фальшивый человек – самое сильное ее ругательство. Мама хорошо слышит и чувствует фальшь.
У меня таких способностей нет. Я не могу понять, где правда, где ложь. Что-то во мне готово безоговорочно верить Питеру, но стоит мне вспомнить Хелен – и каждое слово Дарк-Кэпа кажется мне фальшивкой. Рассудок в смятении и не может помочь. Он даже не способен подсказать, что мне делать с Питером, моим отношением к нему, его планами на меня. Наверное, надо опомниться и все это прекратить, пока не поздно.
Виктор ждет объяснений, но их у меня нет.
– Прости, Алекс, – наконец произносит он напряженно-настойчивым голосом. – Мне не хотелось это делать вот так… но я думаю, ты уже поняла, что я… что… Я пришел в эту группу ради тебя.