NOFX: ванна с гепатитом и другие истории - стр. 8

У родителей, конечно, были свои проблемы. Лежа в постели ночью, я слышал, как они кричали друг на друга. Отец сделал всех домочадцев заложником своей враждебности, и это определенно сказалось на моей матери.

Однажды после полудня, когда мне было семь лет, моя мама схватила мою сестру, моего двоюродного брата Терри и меня и загнала в семейный фургон. Она плакала.

– Что случилось, мама?

– Ничего, все в порядке.

– Куда мы едем?

– Я не знаю. Мы просто уедем.

Она была за рулем, и мы ехали и ехали. Всю дорогу она рыдала и всхлипывала. Я до сих пор не знаю, что в ней щелкнуло. Все, что я знаю, – что она, должно быть, чувствовала себя как в ебаной ловушке. Она никогда не жила своей собственной жизнью. Она вышла замуж за моего отца, когда ей было восемнадцать, и вот она в свои двадцать пять: пытается поднять на ноги троих детей, подвергаясь бесконечному эмоциональному насилию со стороны бушующего алкоголика.

Мы припарковались на вершине холма с видом на город. День погружался в ночь, и мы все тихонько сидели на заднем сиденье в то время, как моя мама продолжала завывать. Нас не было по крайней мере четыре или пять часов. Насколько я знаю, в тот момент она была ближе всего к окончательному решению бросить его. Я не помню, как мы возвращались домой, но в конце концов мы приехали обратно. Даже в возрасте семи лет я уже переживал за нее. У матери никогда не было шанса. Мы были в клетке.

Я не хочу прятать голову в песок, с точки зрения того, как поведение моего отца повлияло на меня, но я не думаю о нем как о злодее. Какой бы ни была борьба среди нас, борьба, происходившая там, у него внутри, была намного сильнее.

Когда мне было десять лет, моя мама подхватила инфекцию, которая требовала срочной операции, и она провела в больнице больше недели. От меня скрывали детали, но я услышал что-то о «размере грейпфрута», а это никогда не бывает чем-то хорошим. Я чувствовал, что она была ближе к финишу, нежели чем мне хотелось бы об этом знать.

Однажды ночью, когда она была госпитализирована, я проснулся от грохота, доносившегося из кухни. Я открыл дверь своей спальни, и предо мной развернулось такое зрелище: отец выдергивал все наши кастрюли и сковородки из шкафов и швырял их на землю. Он открыл дверцу шкафа, чтобы приготовить себе поздний ужин, и некоторые из кастрюль выпали. Это было последней каплей в его длительном стрессе, связанном с состоянием моей мамы. Он взорвался и в пух и прах разгромил кухню.

После приступа ярости он упал на пол и стал орать. Это был единственный раз, когда я видел, что отец полностью потерял самообладание. Он был совершенно беспомощен без моей мамы, и перспектива воспитания моей сестры и меня для него была значительно страшнее, чем его постоянное угрожающее присутствие рядом со мной для меня. Я стоял в темноте и смотрел, как он плачет.

Позже, в течение многих лет, мы конфликтовали бесчисленное количество раз, но в тот момент, в дверном косяке моей спальни, я видел его тем, кем он действительно был: потерянной и беспокойной душой.

Статистические данные могут утверждать обратное, но Лос-Анджелес казался мне безопасным в начале 70-х годов. Я вырос в жилом комплексе недалеко от пересечения Мелроуз и Ла-Бреа, самостоятельно возвращаясь домой из начальной школы каждый день. На моем пути была итальянская закусочная, и всякий раз, когда шеф-повар видел меня проходящим мимо, он выходил и давал мне булочку, намазанную сливочным маслом. Иногда по дороге я заходил за пончиком в «Уинчеллс» или в любимую кондитерскую и покупал что-нибудь сладкое, а после этого я катался на велосипеде и играл со своими друзьями, пока не зажигались уличные фонари. После я ехал на автобусе до кинотеатра «Китайский театр Граумана», чтобы посмотреть оригинал фильма «Угнать за 60 секунд», и поездка стоила всего лишь 25 центов. Я говорю как дедушка Симпсон: неужели я на самом деле такой старый?