Ночные видения - стр. 32
– Ja, – сказал Сантьяго, – Zum wohl![17]
– Zum wohl, – буркнул Гомез, и эхом откликнулся Бекер. Все они подняли стаканы в направлении никем не занятой части стола и осушили стаканы до последней капли. Бекер снова налил вина.
Сантьяго, откинувшись на спинку стула и опустив голову так, что подбородок касался груди, посмотрел на тарелки с нетронутой едой, стоявшие напротив него.
– Что с ними случилось? – спросил он. – С вашими близкими, я хочу сказать.
Пекарь вздохнул.
– Они умерли во время войны.
Гомез нахмурился.
– В Халльштатте? Я не знал, что этот город бомбили.
– О, они погибли не от бомб, – сказал Бекер и, отодвинув стул, встал. – Позвольте, я уберу со стола.
Гомез уныло взглянул на свою тарелку и, по-видимому, удивился, что лежавшее на ней горой угощение исчезло.
– Теперь пришло время для чего-то особенного, – сказал Бекер, собирая тарелки и составляя их в стопку на буфете. – Надеюсь, у вас в желудках еще осталось место. Немного места, по крайней мере.
Сантьяго благоразумно расстегнул брюки, чтобы умерить давление на вздувшийся желудок, а Гомез, как казалось, готов начать пир сызнова. Бекер ушел на кухню и через несколько секунд вернулся с небольшим серебряным подносом в руках, на котором были пирамидкой сложены небольшие круглые пирожные, толщиной примерно по полсантиметра. Бледные, чуть подрумянившиеся по краям с отпечатком креста сверху. Пар шел от них, ибо Бекер только что достал их из духовки, и замечательный аромат, в котором можно было различить мускатный орех, корицу и гвоздику.
– В каждой деревне свой рецепт печенья или хлеба для душ, – сказал Бекер, ставя поднос точно посередине стола. – Одни пекут из такого же теста буханочки, другие – печенья. По краям хрустящие, но в серединке мягкие, как сливочное масло, и легкие, как перышко.
Гости не сводили взглядов с горки печений.
– Помню, столько раз я помогал маме печь их. Мы делали сразу по пятьдесят килограммов печений для душ, чтобы раздавать бедным детям, стучавшимся в нашу дверь всю Seelenwoche. Видите крест на каждом? Это означает, что это милостыня и потому праведный дар всякому, кто попросит. Это так похоже на маму: она отворяла дверь на стук всякого и приглашала зайти в дом. И мысли не допускала о том, чтобы отпустить из нашего дома голодного, ведь мы, как пекари и повара, всегда имели достаток.
Бекер прикоснулся кончиками пальцев к месту на груди возле сердца так же, как делают, касаясь креста, но на нем не было никаких ювелирных украшений.
– Нам повезло больше других, ибо мы никогда не знали голода. Мы знали о нем, конечно. Мы все знали об ужасах голода, нужды, невыносимой нужды. О том, что есть люди, лишившиеся жилья, которым никто не рад, перед которыми все двери закрыты. Поэтому, когда мои предки поселились в Халльштатте и открылись двери нашей пекарни, как мы могли отказать людям, приходившим к нам и просившим еды? Корка хлеба – ничто для тех, кто имеет так много, но она может накормить голодающего ребенка или дать силы человеку проработать еще день в надежде обеспечить любимых. Голодающий ребенок, возможно, больше ничего и не ел в тот день, кроме этих печений. Как мог человек, имеющий сердце, не обращать внимания на стук в дверь, каким бы нерешительным и слабым этот стук ни был?
– Вы молодец, – сказал Сантьяго.