Ночной поезд на Марракеш - стр. 39
– Кто этот парень с кислой физиономией? – прошептала Викки, кивнув на длинноволосого мужчину, пьяно раскачивавшегося возле дерева в нескольких ярдах от них.
– Это Джорджо. Его только что уволил Ив Сен-Лоран.
– Ни фига себе! А что он натворил?
– Точно не знаю. Наверное, просто слегка зарвался. Тем не менее ему велели забирать из студии свое барахло и выкатываться.
Викки надкусила второй круассан, и в разговоре наступила короткая пауза.
– Я хотела бы выяснить, что случилось с Фридой. Ты уверен, что никто ничего не знает?
– Угу.
– Итак, а что ты реально делаешь в Марокко? – вытерев рот тыльной стороной ладони, поинтересовалась Викки. – Ты вроде говорил, что был активистом.
– Да, – вздохнул Джимми. – У меня есть год, чтобы определиться, то ли начать работать в семейной фирме, то ли попробовать стать известным писателем.
– А что за семейная фирма такая?
Джимми нахмурился и принялся ковырять землю каблуком.
– Все почему-то спрашивают меня о фирме, и никто – о моем писательстве.
– Прости… Послушай, ты, конечно, не видел, куда ушла Беа, а? – спросила Викки.
– Видел. Она ушла с тем американским фотографом. Напыщенная задница.
– Как – ушла?!
Викки не верила своим ушам. По крайней мере, Беа могла бы предупредить, что уходит.
– Красивая девушка, да? – ухмыльнулся Джимми. – Потрясающая! Самая настоящая серна. Ноги от ушей, как у Джин Шримптон.
Викки округлила глаза. Несмотря на беспокойство за кузину, она вдруг почувствовала укол ревности.
– На самом деле Беа ужасно инфантильная. И жутко безалаберная.
И где, спрашивается, была ее голова?! Ведь она абсолютно ничего не знала об Ориеле, не говоря уже о том, можно ли ему доверять. Викки не думала, что он способен обидеть Беа, но он был слишком нахрапистым, а Беа – слишком доверчивой. А тетя Флоранс никогда не простит племяннице, если Беа попадет в беду… Хотя что можно сделать прямо сейчас?
Она вздохнула и встала:
– Если моя кузина действительно ушла, а тебе в любом случае уже не найти Тома, может, проводишь меня домой? Если, конечно, ты не слишком пьяный.
Когда Джимми поднялся со скамейки, то незаметно вытащил из сумки через плечо пистолет и сунул его в карман пиджака.
– Господи, Джимми! Ты что, всегда берешь с собой ствол на вечеринки?
– А ты нет?
Джимми улыбнулся Викки, и она, не удержавшись, улыбнулась в ответ. Нет, но ствол! Интересно, зачем он ему? Ей стало не по себе.
– Моя мама любила говорить, что всегда нужно быть готовым к худшему. – Джимми осторожно пихнул Викки в бок локтем.
Викки покачала головой:
– Когда моя мама так говорила, мне казалось, она имеет в виду чистое нижнее белье.
Джимми отвез Викки домой, на прощание чмокнув в щеку. Викки поднялась в свою квартирку, включила свет и кинула вещи на пол. Проклятье! Проклятье! Проклятье! Общество Джимми помогло ей немного развеяться, однако, оставшись одна, она снова пала духом. «Возможно, мне следовало его поцеловать», – подумала она.
Заунывный призыв муэдзина к молитве только еще больше нагонял тоску. Викки вспомнила свой прежний страх одиночества, страх пустой квартиры в ее бытность в колледже в Лондоне и одиноких субботних вечеров, когда остальные шли в паб, а также ощущение ущербности из-за полного отсутствия друзей во время коротких каникул. При всем при том она хорошо понимала, что сама во всем виновата. Она держалась особняком, отталкивала людей, отклоняла их приглашения, делая вид, будто ей никто не нужен. Считала себя лучше других. И все ради того, чтобы кто-нибудь – упаси господи! – не задел ее чувств. За исключением того случая, когда ее отверг Рассел, она сама всех отвергала и в результате долгие годы жила с подспудным ощущением тщательно сдерживаемого страдания.