Ночной Огонь - стр. 49
Скирлет презрительно рассмеялась: «Какая белиберда! Ты забыл? Мой отец – „устричный кекс“! Мне не нужна карьера! Сама по себе мысль о карьере для меня оскорбительна, как непристойность».
«В таком случае…» – начал было Джаро, но Скирлет прервала его: «Все проще простого. Меня интересуют варианты человеческой личности, в том числе аномальные отклонения. Это не более чем мимолетное любопытство – то, что „устричные кексы“ называют „танцами с марионетками“. Как только возникла такая возможность, я решила провести краткое обследование твоей личности и связанных с ней аномалий».
«Понятно, – сказал Джаро. – В твоей логике только один изъян. Я не сошел с ума».
Скирлет уставилась на него, подняв брови: «А тогда почему ты посещал психотерапевтов?»
«Это мое дело».
«Ага! Значит, вполне может быть, что ты так-таки сошел с ума, но не признаёшься. Другими словами, котелок у тебя не варит, но это сразу не заметно, потому что он закрыт».
Джаро решил раскрыть по меньшей мере какую-то часть правды: «Первые шесть лет моей жизни окутаны тайной. Я ничего не знаю о том, где я родился и кто были мои настоящие родители. Психиатры пытались восстановить часть моей потерянной памяти».
Скирлет была впечатлена: «Им это удалось?»
«Нет. Первые шесть лет потеряны».
«Странно! Наверное, с тобой случилось что-то ужасное».
Джаро угрюмо кивнул: «Фаты нашли меня во время инопланетной экспедиции. Меня избили до потери сознания, я умирал. Они спасли мне жизнь, но я потерял память, и никто не мог им объяснить, откуда я взялся. Они привезли меня в Танет, и теперь я здесь».
«Гм! Такие события могли послужить основой для исключительно необычной истории болезни, – Скирлет задумалась. – Надо полагать, пережитая травма сыграла важную роль в твоей жизни?»
Джаро в целом согласился с таким допущением.
«Хочешь знать, что я думаю?» – спросила Скирлет.
Джаро открыл было рот, но Скирлет не допускала возможности отказа: «Ты рассказал достойную сожаления историю – но каковы бы ни были пережитые тобой несчастья, они не служат оправданием жалости к себе! Жалость к себе – унизительная эмоция! В худших случаях она уничтожает весомость, превращая стремительный поток социального восхождения в застойную лужу. Тебе следует взять себя в руки и посмотреть на себя со стороны, даже если тебе не понравится то, что ты увидишь. Ты все еще профан, тогда как окружающие оставляют тебя в пыли, поднимаясь на ступени „Зуавов“ или даже „Паршивой банды“! Сравнение заставляет тебя стыдиться и впадать в состояние пораженческой подавленности – неудивительно, что в конце концов ты очутился в палате на Бантунском холме!»
Джаро не стал возражать против ее анализа: «Я тебя хорошо понимаю. Твои суждения основательны и логичны – непонятно только, кого ты судишь? Ко мне все это не имеет отношения».
«То есть как? – Скирлет, ожидавшая запинающихся попыток самооправдания, нахмурилась. – Почему?»
Джаро рассмеялся – по мнению Скирлет, невежливым, даже издевательским смехом: «А что тут понимать? Мне плевать с высокой башни на все твои клубы – на „Устричных кексов“, „Лемуров“, „Сассельтонских тигров“, профанов, кого бы то ни было! Как только я смогу, я улечу в космос, и вы меня больше не увидите».
Скирлет не находила слов. Одним махом Джаро унизил ее, Скирлет Хутценрайтер, «устричных кексов» и всю роскошную бутафорию общепринятого порядка вещей! Потрясающая наглость! Наконец Скирлет обрела дар речи, но не торопилась высказываться – прежде всего надлежало выбрать слова, способные оказать требуемое воздействие. Эта задача нуждалась в безукоризненном исполнении, но по этому поводу не могло возникнуть никаких опасений – Скирлет Хутценрайтер, вооруженная исключительно своим непревзойденным интеллектом, могла опровергнуть дерзкие претензии этого достаточно привлекательного юнца и поставить его на место! Ее преобладание будет сокрушительным и бесповоротным; она устроит ему такую головомойку, что он опустится перед ней на колени, поникнув головой, готовый послушно выполнять любые указания – и не будет ему пощады, пока он сам о ней не взмолится! А после этого – посмотрим! Может быть, она даже снизойдет до того, чтобы погладить его по голове.