Ночная трава - стр. 2

Уже стемнело, когда я добрался в то воскресенье до проспекта Мэн. Я пошел по четной стороне, вдоль новых высотных домов, идущих единым фасадом. Ни одного светлого окна. Нет, все ведь и вправду было. И улица Вандам выходила на проспект где-то здесь – но в этот вечер дома стояли плотно, единой стеной, и нигде не было даже зазора. Оставалось только смириться с фактом: улицы Вандам больше нет.

Я подошел к стеклянной двери одного из зданий, примерно там, где мы прежде сворачивали на улицу Вандам. Внутри – неоновый свет. Длинный и широкий коридор, а по бокам, за стеклянными стенами, – офисы. Может, какая-то часть улицы Вандам еще сохранилась там, внутри квартала, и теперь зажата меж новых высоток. Мне вдруг сделалось смешно от этой мысли. Продолжая вглядываться в глубь коридора, я понял, что не вижу конца. Неоновый свет резал глаза. Вероятно, этот коридор просто повторяет русло улицы Вандам. Решив так, я зажмурился. Кафе находилось в самом ее конце, где она переходила в тупик, упираясь в стену вагоноремонтных мастерских. Там Поль Шастанье ставил свою машину – у самой черной стены. Прямо над кафе была гостиница «Персеваль» – так называлась одна улица неподалеку, – но теперь и она погребена под многоэтажными домами. В черном блокноте записано все.

Ближе к концу Данни стало не по себе в отеле «Юник», как выразился Поль Шастанье, и она сняла комнату здесь, в «Персевале». Она явно избегала кого-то, однако не хотела, чтоб я знал, кого именно: Шастанье? Дювельца? Жерара Марсиано? Чем больше я думал об этом впоследствии, тем сильнее убеждался, что впервые беспокойство стало заметно в ней после того, как за стойкой регистрации появился незнакомый мужчина, – Шастанье сказал мне тогда, что это администратор отеля, некто Лахдар. В блокноте после его фамилии в скобках стоит: «Давен».

Я познакомился с ней в столовой университетского городка, куда часто ходил, желая побыть один. Она жила в американском корпусе, и я не мог понять почему: ни американкой, ни студенткой она не была. Вскоре после нашей первой встречи она съехала. Дней через десять, наверное. Я боюсь писать здесь полностью ее имя и фамилию, как записал тогда в блокнот: «Данни Р., американский корпус, бульвар Журдан, 15». Вдруг она еще жива и, сменив множество имен, вернулась к прежнему – в таком случае я не хотел бы привлекать к ней внимание. Впрочем, прочти она в книге фамилию, некогда принадлежавшую ей, она, быть может, вспомнила бы обо мне и прислала весточку. Но я не слишком обольщаюсь на этот счет.

При первой нашей встрече я записал ее имя как «Дэни», но она взяла у меня ручку и исправила на «Данни», своей рукой, прямо у меня в блокноте. Позже я обнаружил, что так называется стихотворение одного поэта, которого я тогда любил, – я даже видел пару раз, как он выходит из отеля «Таранн» на бульваре Сен-Жермен. Удивительно, какие бывают совпадения.

Она съезжала в воскресенье и попросила меня приехать помочь с вещами. Когда я подошел к американскому корпусу, Данни уже ждала внизу, с двумя дорожными сумками. Она сказала, что нашла недорогую комнату в отеле, где-то на Монпарнасе. Сумки оказались нетяжелыми, и я предложил пойти пешком.

Мы пошли по проспекту Мэн. Как и в то воскресенье, много лет спустя, здесь не было ни души. Она сказала, что с комнатой ей помог тот друг из марокканского корпуса, по имени Агхамури – она познакомила меня с ним еще в первую нашу встречу.