Ночевала тучка золотая - стр. 13
– Только б до завтра дожить… Как встанет поезд…
Колька подхватил, как выдохнул:
– На ры-нок! Эх!
Рынок для обоих означало, что смогут они худо-бедно, но пережить эту дорогу.
Москвичам, что попались в попутчики, отвалили пай на несколько суток. Да, видать, еще и родня подбросила съестного. А у Кузьмёнышей лучшая родня – это рыночные тетки, которые свой товар плохо сторожат.
– Я тут одну штуковину придумал, как это завтра обтяпать, – сказал Сашка и почесал в голове. Там, в глубине, в неведомых потемках, рождались у Сашки самые замечательные идеи.
– Сделаем, – зло произнес Колька. Как отрубил. И было обоим понятно: они сделают все, что придумал Сашка. Разговором сыт не будешь, если хлеба не добудешь!
4
Поезд дернулся и встал.
– Это чево? Это Воронеж?
– Хрен догонишь! – отвечал другой голос снизу.
Братья, как по команде, проснулись, уставились в окно. На сереньком фасаде масляной краской коричневой было выведено: «ВОРОНЕЖ».
Слышали Кузьмёныши – на пути такой город будет. Но не город их интересовал – рынок у вокзала. Оба покатились с полок на головы пацанвы, что толкалась внизу и глазела в окно. Братья протиснулись в тамбур и наткнулись на усатого коротконогого проводника в грязно-синей военной форме железнодорожника. За голенищем сапога два флажка торчат. Уже волочет что-то в мешке, усы от напряжения вспотели, глаза выкатились.
– Дянька, стоять долго будем?
Проводник оттеснил их грудью в конец тамбура, бросил мешок с глухим стуком. Повернулся, расправляя плечи. Посмотрел.
– Вам-то чево надо?
– Рынок, – сказал Колька. С надеждой спросил, не зря же мужик мешок приволок. С картошкой мешок, по виду определил. Надо этот мешок не упускать из виду.
– Ха! Рынок-то за вокзалом, – пробормотал проводник и рукой махнул в сторону выхода. – Да гляди не опоздай! Поезд стоять долго не будет! Как один гудок даст, дак и чеши… А второй – уже тово… поедем.
Кузьмёныши переглянулись.
Оба подумали: хорошо, что не будет поезд долго стоять. Им и не надо, чтобы он долго стоял. Чем быстрей пойдет, тем лучше. Для них лучше. А уж они все наперед продумали и про себя, и про свой поезд.
За длинной стеной, кончавшейся полуразрушенным зданием вокзала – небось бои тут жестокие шли, – открывалась площадь, полная народу. Перескакивая через битый кирпич, через траншеи с водой, братья, подобно десяткам других пацанов, вскачь кинулись к рынку.
Вонзились в него с разбегу, как вонзается кинжал в свою жертву.
При входе, как всегда, семечки в мешках да веники вязаные. А дальше вглубь овощи пошли: картошка, свекла, репа, огурцы… Овощей-то, пожалуй, побольше, чем в Подмосковье, и молока побольше, его прямо в стаканах с румяной пеночкой выставили. Варенцом прозывают. Кричат протяжно: «Ва-ре-нец! Кому-у ва-ре-нец!» Тетка им вслед кричит. А кричит потому, что у Кольки из кармана красная тридцатка выглядывает. А там за тридцаткой и еще какие-то бумажки синеют… Без тридцатки тетка бы и не заметила их, да и уж точно – милком не назвала. Мало ли шантрапы ходит!
В том-то и была Сашкина затея, чтобы на весь рынок торчала из кармана драгоценная тридцатка, а рядом напихали обрезков из пачки папирос «Беломорканал»… Поди разгляди с ходу-то, пачка и пачка, и видно по тридцатке, что деньги торчат.
Конечно, братья рисковали. Натуральную-то тридцатку напоказ выставлять опасно, свой брат жулик мог бы легко поживиться! Но и это было учтено. Колька барином идет, тридцатку демонстрирует, а Сашка сзади караулит, глаз с нее не спускает, оттирает, если кто прицеливаться да приближаться станет.