Ночь волшебства - стр. 18
Бенедетта поднялась в свой номер, легла на кровать, а спустя несколько минут позвонил Грегорио. Голос его звучал тревожно и отрывисто, и он предупредил, что не может долго говорить. Муж сообщил ей, что дети все еще в тяжелом состоянии, но живы, однако Аня все время пребывает в истерике. Грегорио также сказал, что не сможет этим вечером вернуться в отель, поскольку жизнь детей висит на волоске. Слушая его, Бенедетта закрыла глаза. Куда подевался ее любящий муж? Сейчас он говорил только о состоянии здоровья своих детей, и ничто на свете не могло отвлечь его от этой темы.
– Я собираюсь следующим утром вернуться в Милан, – сказала Бенедетта. – Не вижу смысла сидеть в номере и ждать от тебя известий.
Голос ее звучал грустно, но гораздо холоднее, чем ожидал Грегорио. В отличие от него она не потеряла контроль над собой. По крайней мере, оставалась благоразумной и рассудительной, как он понял по ее тону.
Грегорио не мог и представить, какая паника охватила ее, когда он сказал, что не может оставить Аню и детей одних в Париже! Оказалось, что его пребывание здесь может продлиться долгое время, поскольку он будет заниматься здоровьем детей. Врачи сказали, что если младенцы выживут, то останутся в больнице по меньшей мере на три месяца, до положенного срока их рождения. Совладав с собой, Бенедетта даже не стала спрашивать, намеревается ли он возвращаться в Милан.
– Я позвоню тебе и сообщу, что здесь происходит, – произнес он мрачным тоном. Известие о желании жены вернуться домой принесло Грегорио облегчение, поскольку полностью снимало с него обязанность заботиться еще и о ней. – Прости меня, Бенедетта, я не ожидал, что все обернется таким образом.
Ну что можно ответить на это? Бенедетта предпочла промолчать. Их жизнь дала трещину. Трудно было представить, что их семейные отношения останутся такими же, какими были раньше, но понимает ли это Грегорио? Вряд ли. Все, о чем он мог думать сейчас, – это Аня и двое их малышей в кювезах. О ней, Бенедетте, он вообще не думал.
Закончив разговор, Бенедетта упаковала чемодан и заказала ужин в номер, поскольку не ела весь день, а также забронировала билет до Милана на следующий день. Консьерж спросил, полетит ли мистер Мариани вместе с ней, и она ответила отрицательно.
Младенцы ночь пережили. Грегорио спал в кресле, поставленном между их кювезами. Он сразу же влюбился в этих двух крохотных и абсолютно беспомощных существ, но сейчас ему оставалось только молиться, чтобы они выжили. Он совершенно неожиданно стал отцом, сердце его еще никогда не было так заполнено сразу и любовью и болью. Благополучие малышей стало теперь единственным, о чем он мог думать. И когда он смотрел на них, слезы счастья и жалости катились по его щекам.
Грегорио и Аня сидели возле кювезов часами, держась за руки, и впервые он осознал, что влюбился в нее так, как никогда не влюблялся ранее. Аня преподнесла ему величайший подарок в жизни. Этого он никогда не делил с Бенедеттой. Его сердце было теперь здесь, а Аня внезапно приобрела новую роль в его судьбе, стала едва ли не святой для него – матерью его детей. Она превратилась из молодой девушки, которую он вовлек в сомнительные развлечения, в полную достоинства женщину, жизненно ему необходимую.
Ночи они проводили, прильнув друг к другу, как опустошенные родители, молящиеся за выживание своих детей. Этой ночью Аня уснула под гудение кювезов и попискивание мониторов, и, когда голова ее покоилась на плече Грегорио, последняя мысль в его сознании, перед тем как погрузиться в сон, была о Бенедетте. Сейчас, по крайней мере в той вселенской любви, в которой он внезапно оказался, жена перестала существовать. Его любимой была теперь Аня, мать его детей.