Ночь ведьмы. Книга первая - стр. 30

Не думаю, что она мертва. Ведьма, она называет себя Фрици, похоже, не думает, что Хильда мертва. Просто пропала.

– И она в безопасности, – настаивала ведьма. Она явно думает, что Хильда сбежала, но я знаю, что это не так. «Так где же она?»

Черт бы побрал эту ведьму, представляю, как все выглядело с ее точки зрения. Невинную женщину арестовывают за колдовство, приговаривая к смертной казни от истязаний или сожжению на костре. Настоящая ведьма попыталась спасти ее, и…

И теперь все мои планы полетели к чертям.

Я учел все, взвесил шансы, обдумал возможности. Рассмотрел все вероятные исходы.

Но не учел настоящих ведьм.

Они не должны быть настоящими! В этом и смысл!

Бертрам пришпоривает коня, чтобы ехать рядом со мной. Чем ближе мы подъезжаем к городу, тем шире становятся дороги. Мы миновали нескольких торговцев, которые собираются на Кристкиндэмаркт[18], но все сторонятся, завидев хэксэн-егерей в черных плащах.

– Это с трудом укладывается в голове, – тихо говорит Бертрам.

Он ближе всех мне по возрасту и является главным охотником из тех, что служат под моим началом. Он прошел нелегкий путь, его история полна арестов и сожжений, а записался он в охотники, когда был моложе Йоханна. Возможно, из-за этого он испытывает ко мне что-то вроде духа товарищества, несмотря на отсутствие у меня желания общаться с ним.

– Сколько лет мы этим занимаемся? – беспечно продолжает он.

«Слишком много», – думаю я.

– Но я еще не видел настоящей колдовской силы, – продолжает Бертрам. – Хотя, – добавляет он задумчиво, – встречал одного из первых хэксэн-егерей, и он клялся, что магия реальна.

У меня округляются глаза. Не секрет, что архиепископ нанимает в качестве охотников молодых людей. Оправданием всегда служило то, что юноши сильнее телом и их души более невинны, а и то и другое необходимо для поимки ведьмы. Но мне только сейчас пришло в голову, что, хотя аресты и продолжаются уже много лет, я нечасто общался с кем-то из первых хэксэн-егерей.

– Он говорил, что поначалу ведьмы боролись с помощью магии, – продолжает Бертрам. – Сказал, что видел это собственными глазами. Некоторые из охотников сошли с ума, и архиепископ отправил их в монастырь. Я решил, что он тоже спятил, раз несет такую чушь. – Бертрам замолкает, оглядываясь на фургон. – А теперь я думаю, что первые хэксэн-егери, возможно, сражались с настоящими ведьмами, и оставшиеся, должно быть, ушли в подполье или что-то в этом роде.

Я по-прежнему молчу. Дай Бертраму малейшую возможность, и он будет болтать часами. Я привык его игнорировать, но впервые нахожу то, что он говорит, стоящим.

– Ну что ж… – Бертрам смотрит на меня. Очевидно, что он прощупывает почву, пытаясь понять, как много я ему позволю. Встану ли на защиту веры хэксэн-егерей, отчитаю ли за то, что он не проявил слепого послушания.

Я ничего не говорю. Вчера я ударил Йоханна за богохульство, но у Бертрама, по крайней мере, хватает ума говорить так тихо, что его слышу только я.

– Я всегда считал, что это вроде как обман, – говорит он, понизив голос. – Я имею в виду, нельзя не заметить, что, когда мужчина хочет другую жену, проще сжечь настоящую как ведьму, чем получить одобрение папы римского на развод. Если в городе два пекаря, один обвинит другого в колдовстве, чтобы не было конкуренции.