Ночь, сон, смерть и звезды - стр. 67
Где их папа, она не знает.
От детей надо это держать в тайне. Лучше им не знать, что их отец пропал. А мама понятия не имеет, где он и где их отель в (неназванной) стране, она потеряла сумочку с паспортами, документами, турчеками и бумажником.
Вся надежда на то, что ее (пропавшие) (временно) дети окажутся в отеле, когда она туда вернется. Что они там вместе с папой. Где ж им еще быть, других вариантов у нее просто нет.
Супруг скомкает ее ночную сорочку и втянет носом тонкий запах стирального порошка, затем вдохнет аромат вымытых волос, и на глаза навернутся слезы счастья. Она это запомнит. Вот ведь, вытянула счастливую монетку.
Зазвонили колокола! Церковные колокола…
Собор на кафедральной площади освещен солнцем, хотя небо по-прежнему напоминает выцветшие газеты.
Колокола, колокольчики, переговариваются на ветру.
Она всячески пытается себя убедить: Ничего страшного не произошло.
Еще минуту назад они стояли на заполненной городской площади, и вот уже все собрались за тесным столом. Все – это только дети, а папы как не было, так и нет. Дети устроили перепалку. Они кажутся ей одного возраста, все, кроме Тома, перворожденного, чье лицо она отчетливо различает. Он издевается над своим братиком-малышом, это нехорошо, а старшие сестры дергают младшую за волосы, такие красивые, вьющиеся, каштановые.
Но где же отец? Кто восстановит порядок за столом?
Случилось что-то страшное. Стол уже перевернут, и дети прячутся под ним от матери. Они взывают к ней разъяренными, требовательными голосами: Что ты сделала с папой? ГДЕ НАШ ПАПА?
Она вдруг понимает, что дети ростом с кукол. Двое самых младших сделаны из тонкой оберточной бумаги, в которую заворачивают коробочки с подарками. От их криков, кажется, у нее сейчас лопнут барабанные перепонки.
Сердце готово выпрыгнуть из груди. Дети в ярости, они ей этого не простят. Их папа пропал и уже никогда не вернется домой.
Сильная
Дорогая, ты это сделаешь. Кто, если не ты?
Дети подавлены, растеряны. Потеряли отца! Позаботься о них.
Они подходили к ней по одному, якобы желая ее утешить, а на самом деле за утешением.
Она ведь сильная, кто ж еще.
Ради Уайти. Все ее усилия, отчаянные сердечные порывы, помогающие ей кое-как выбраться из-под мокрых от пота простыней, пережить нескончаемый день, напоминающий бурлящий коллектор… все ради него.
Она производила на детей впечатление натянутого лука, а ведь боялись, что мать раскиснет. А она раскинула над ними свои руки-крылья, взяла под свою защиту. И сердце ее билось ровно, не то что у них. Папа ушел. Даже не верится, что мы его больше не увидим.
Они плакали в ее объятьях. А она их успокаивала, стараясь не проронить ни слезинки.
Они не могли поверить в то, что она стала вдовой. Уайти еще совсем близко. Он же не мог вот так уйти и оставить ее одну.
Он где-то рядом, смотрит, оценивает. Отпускает едкие ремарки, которые никто не слышит.
Дети всецело зависят от тебя, Джесс. Им сейчас нелегко. Даже Тому, хотя он не подает виду.
Поначалу они опасались, что мать развалится, как карточный домик. Или растает, как сахарная вата. Так думала Беверли.
Тонкая паутина. Такая красивая и такая непрочная. То ли по невежеству, то ли из тщеславия они полагали, что им удастся ее утешить.
В первые дни она только и делала, что прижимала их к себе. При этом говорила мало. Никаких привычных слов вроде