Ночь посреди мира - стр. 36

Аглая ещё поотговаривала, но Роман стоял на своём: сегодня. За ним и так Савелий ходит как привязанный, ждёт, когда пойдёт проситься на поселение. Пока Роману везло – отец Угрим, без которого такие дела не обходились, был нездоров и до простых смертных не снисходил.

Это было на руку – увязать в этом болоте сильнее не хотелось. Роман успел уже выяснить, что и лечатся тут травами да заговорами, и во всем остальном застыли в каких-то дремучих веках. Имевшая в столице некоторое очарование идея поселиться в глуши на свежем воздухе и подальше от всех неприятностей, ласкать на сеновале Аглаю, загорать на солнце, да трескать фрукты-ягоды, – идея эта перед лицом деревенских реалий совершенно заглохла. Понятно, почему Аглая так рвалась из этого обилия кислорода в город.

Но непонятно, что с этим делать, думал он, усаживаясь в тереме на колени в круг: перед ужином непременно шли моления. Сбоку от него была убрана ткань, и богатый оклад иконы вместе с книгой нещадно отвлекал его и от молитв, и даже от собственных мыслей.

Скрипнула дверь.

В дверном проёме замешкались, потом показался невысокий кряжистый мужчина в полицейской форме.

Роман следил за ним взглядом. В голове: бежать, окна, не за ним, а за кем, книга, обогнуть и в дверь, а дальше…

Мужчина тем временем вошёл и встал у стены:

– Мешать намерения не имею, можете продолжать.

Чего он ждёт?

Посмотрел на Аглаю – нервничает ли? Непонятно. Молилась она горячо, но искренне ли на этот раз?

Встал очередной бородатый мужик, похожий на всех остальных, затянул любимую песнь про пророка. Феоктист обладал всеми возможными способностями и добродетелями, пекся неустанно о благе вверенной ему паствы, почитал богов, знал истинную силу земли русской и ещё черт знает, что ещё. Конечно, ему лично был глас небес, на каждом шагу случались вдохновляющие чудеса и знамения, и сам он нёс благодать, воспоём же славу! Славу!

Роман так старательно мимикрировал под окружающих, что чувствовал, как вспотела спина. И что тот смотрит, наслаждается зрелищем? Наверняка приехал на машине. Поймать пешего – дело лёгкое. Разве что в леса…

В глушь. Ночью. Чушь.

Ладно, можно и сдаться… В конце концов, ничего не доказано, он не причём.

Лишь бы Аглая внезапно не струхнула!

Моление тем временем закончилось. Полицейский отделился от стены и отправился к корейцу.

Вместе с ним вышел, дверь за ними закрылась.

Сквозь шум разговоров, тут же возникших после ухода полиции, послышался шум отъезжающей машины.

Роман медленно выдохнул. Аглая лишний раз поцеловала икону.

– Рома, может, не стоит? – завела она, стоило им выйти за дверь.

– Ш-ш-ш! – они дошли до её дома. Оглянувшись по сторонам, он чуть притормозил у калитки:

– Не понимаешь? Всё складывается! Даже этот уехал с корейцем, значит, будет занят. Некому караулить.

Аглая пошла за ним в дом, но он чувствовал, что она колеблется. Черт, некстати!

Он и сам уже сомневался – начинало казаться, что, может, и нет ничего в этих развалинах. Может, она всё сочинила, чтобы его удержать?

– Говорят, корейцы эти перебежчики, – разглагольствовала тетка Аглаи за ужином. Мучая старую картошку, сухую и без приправ, Роман думал о том, что в Москве первым делом пойдёт и поест – в нормальном месте, мяса, лучше даже шашлыков…

Вечером все улеглись спать, и, выждав и дождавшись бодрого храпа с посвистыванием и причмокиванием, Роман поднялся.