Ночь посреди мира - стр. 23
Он отпил чаю, всё-таки поднялся и отправился через пошатывающийся вагон, полный запахов варёных яиц, грязных носков и водочного аромата, к туалету. Интересно, лет в сорок у него, наконец, перестанет вставать от одной мысли о сексе? Выпустив бабку с ребёнком, вошёл, закрыл дверь, прислонился к ней и – ему не надо было закрывать глаза, чтоб представить её тело: не слишком большая, но хорошей формы грудь, талия, широкие бёдра, которые…
Закончив, он поискал бумагу, но, как водится, её не было: зато кто-то сердобольный оставил газету. Что ж, газета тоже сойдет; по иронии судьбы она оказалась полицейской, и Роман с особенным удовольствием её использовал. Оставил кусок страждущим, бегло взглянув – это были полосы с объявлениями, а из новостей осталось лишь чье-то самоубийство. Слабак или идиот: лишить себя жизни, когда она так невозможно хороша! Вернувшись на место, Роман упомянул об этом Аглае. Та взглянула на него своими тёмными раскосыми глазами, чуть улыбнулась, отчего на щеках у неё образовались ямочки:
– Отец Угрим велел бы сбросить труп в реку.
– Почему?
– Грешно. Жизнь дана не для того – это если кратко.
– Длинно и не надо, – отмахнулся Роман, заметив интерес к разговору со стороны соседей, и уставился снова в окно.
Ещё сутки пути, и поезд медленно подполз к станции, на которой Роман и Аглая сошли. Единственный страж порядка отсиживался внутри здания и безразлично скользнул по ним взглядом. Зато поднялся со скамьи другой человек, мужчина в шубе до колен и огромных меховых рукавицах, размашисто поклонился Аглае, кивнул Роману и, всё так же без слов, развернулся и пошел к выходу.
Роман не выдержал, бросил взгляд на полицейского – тот, отвернувшись, беседовал с кассиршей.
– Разве вы не скрываетесь? – спросил Аглаю, но та снова улыбнулась:
– Чудные вы, москвичи! Здесь все знакомые, что скрываться! Сюда же торговать возят.
– Ты же говорила, что деньгами не пользуетесь?
– Мы – нет, а старосты собирают десятину и возят сюда.
– На продажу? – въедливо уточнил Роман. Аглая закатила глаза:
– Обмен! Меняют на полезные для всех вещи. И хватит уже разговоров, холодно.
Роман заподозрил, что истинная причина была в том, что они нагнали молчаливого мужчину на выходе из вокзала. Там стояла потрёпанная машина; вещи убрали в багажник, Аглае открыли дверь спереди, а вот Романа отправили назад, к двум женщинам и корзинам, замотанным сверху тряпками. Поехали.
Воняло луком и прогорклым маслом.
Автомобиль, рыча и подскакивая, переваливался по заснеженному бездорожью; в окне быстро кончился город и потекли бесконечные серо-белые поля.
От Аглаи виделась одна меховая шапка. Может, зря поехал?
Делать всё равно было нечего, и Роман лениво покатал эту мысль в мозгу. Можно было бы, как он убедил мать, поехать к тетке под Тулу, отсидеться там. Сомнительно, чтобы кто-то стал его там искать; а если бы и стал, то есть ещё дальние родственники в Вельске; правда всё, что о нём помнил Ромка, был февральский холод – но родичи наверняка отпаивали бы его из самовара. Да что там делать, куда пойти? Скука.
Остаться в Москве – нет, это не вариант. Даже мать согласилась, что до конца этой заварушки ему лучше не появляться. Сейчас московские неприятности казались далекими и несущественными. Какая-то часть Романа, правда, немного жалела Тёму; впрочем, для всех так будет лучше, повторил он себе ту же фразу, что и говорил матери. Его не сильно потреплют – ну приедут родители, ну будет неприятный разговор – но вряд ли отчислят. Вид паникующего Артёма его раздражал – словно он не понимал этого, и словно не понимал, что у Ромы не оставалось иного выхода. Идиот. Недаром даже у недалекой Сони получалось им верховодить.