Ночь падших ангелов - стр. 28
Легче всего было вспылить и послать подальше всех «святых наставников» с их проповедями и молитвами. Но не сворачивать же с полпути после того, как сумел попасть в этот лагерь, преодолев все протесты Гены и Айки?
А еще он должен был выстоять потому, что и она когда-то все это пережила. И неудивительно, что после такой обработочки стала послушной рабой, позволяющей делать с ней все, что только вздумается наместникам. Они ведь попросту зомбировали тех, кто к ним приходил! И если люди пришли по доброй воле, без того внутреннего сопротивления, что было у Ромки, то, надо думать, в процессе такой «адаптации» их сознание превращалось в чистый лист, на котором потом можно было писать заново все, что угодно.
Ромка все больше убеждался в этом, слушая редкие и тихие разговоры своих соседей по бараку и поражаясь тому, что ни у одного из этих людей даже мысль не мелькнула опомниться и сбежать. Наоборот, в головах, стремительно тупеющих от такого образа жизни, все прочнее укоренялась вера в необходимость «молитвенного подвига», который совершается здесь. У Ромки порой создавалось впечатление, что находящиеся рядом люди подсаживаются на какую-то невидимую психологическую иглу, с которой слезть с каждым днем все труднее.
В конце недели у одного из новичков случился припадок. Он вскочил среди ночи, бегал, орал, что бесы пытаются утащить его отсюда, из гавани, способной спасти его душу, чтобы вдали от нее окончательно погубить. В итоге его куда-то утащили прибежавшие на шум «духовные братья» из старожилов, и в последующие несколько дней Роман его больше не видел. Впрочем, не особо и высматривал.
Кого он мечтал увидеть – так это Лану, хотя бы мельком! Но новички содержались отдельно от других, в укромном уголке огромного лагеря, куда, казалось, даже птицы лишний раз старались не залетать. Так что на исполнение этой мечты не стоило даже надеяться, равно как и на то, чтобы дать о себе знать Айке с Геной. Хотя при прощании они обговаривали такую вероятность, что в первые дни он, шагнув за этот высокий забор, полностью пропадет из зоны их досягаемости, но все равно он знал, что они там сходят с ума от тревоги. А сделать с этим ничего не мог. Оставалось только терпеть. И душными ночами, и во время молитв, все больше напоминающих шабаш психопатов, и во время проповедей, когда в сознание просто вдалбливали очередную «истину», повторяя ее на все лады хорошо поставленным, проникновенным голосом, и во время «трапез», где день за днем раздавали только теплую воду и черствый хлеб.
И вот в один прекрасный день все закончилось! После очередной молитвы отец Никодим не отослал всех, как обычно, в барак, а обратился к ним с вдохновенной речью о том, что все они достойно прошли через свое очищение, и теперь… Из всего озвученного репертуара четче всего для Романа прозвучала новость про праздничный ужин. Состоявший, как оказалось на деле, из миски каши. Впрочем, после длительного голодания это было, пожалуй, разумно, иначе наряду с иногда возникающими истериками наместникам пришлось бы еще столкнуться с проблемой кишечных колик.
Но они в своем деле были не новичками! Разбавили ужин проповедью, потом устроили внеплановый отдых. Не то чтобы полноценный, но все же оказавшийся способным освежить вскипающие от недосыпания мозги. А потом торжественно объявили о том, что сегодня «новообращенным братьям» выпадет великое счастье лицезреть не кого-нибудь, а самого преподобного Евстафия, который явится к ним собственной персоной для того, чтобы произнести перед ними напутственную речь, с которой все они вступят в новую жизнь.